Граф Безбрежный. Две жизни графа Федора Ивановича Толстого-Американца

Когда Сарра, которую граф столь нежно, столь преданно любил, умерла, та, первая, буйная и бурная жизнь, последний раз прорвалась через плотный слой смирения и покорности. Ярость полыхнула из него, он снова превратился в безбрежного и отчаянного человека. Правда, в этом его отчаянии чувствуется и какое-то помешательство ума. Похоронив Сарру на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге, он затем, вернувшись в Москву, в свой дом на Сивцевом Вражке, вдруг почувствовал, что ей там, в могиле, далеко от дома, одиноко и неприютно. Граф Алексей Федорович Орлов, которого он знал много лет, помог ему получить разрешение на перенос тела. Гроб вырыли, и Федор Толстой привез его в Москву и зарыл на Ваганьковском кладбище. Теперь Сарра лежала вместе со своими братьями и сестрами. Но покой в душу все не приходил. Могила, о которой мечтала Сарра и в которой она теперь лежала, была всем хороша, удобная, просторная но графу все время казалось, что он не все ещё сделал для своей девочки. Он нанял архитектора и велел ему построить в честь дочери часовню. Часовня ему не понравилась, он впал в бешенство, велел её снести и собственноручно вырвал архитектору зуб. Поступок был настолько диким, что разразился большой скандал, который граф не мог погасить, дав взятку или сунув пистолет под нос: о преступлении было доложено высоким особам. Ему грозила тюрьма, но он все-таки избежал её: власти решили оставить убитого горем и стареющего разбойника в покое.

Стареющий разбойник между тем теперь собирал листочки, на которых писала Сарра. Он велел обшарить все углы, все шкафы, все столы и серванты в московском доме и в Глебово. Под шкафами подмели, из-под диванов и кроватей вымели пыль, ящички секретеров выдвинули и тщательно обыскали. Каждый листок, на котором было хоть одно слово, написанное Сарриной рукой, граф клал в папку. Затем он нанял помощника литератора М. И. Лихонина, автора «Московского обозревателя». «Сочинения графини Сарры Федоровны Толстой в стихах и прозе» вышли в свет в 1839 году. Что думал Американец, держа в руках два красиво изданных тома, в которые вошли все разрозненные фразы Сарры, все её мистические видения и неоконченные романы? Думал ли он, что выполнил свой долг перед ней? Что дал ей таким образом бессмертие? Вряд ли граф надеялся на бессмертие, достигаемое через типографию: он во второй своей жизни был человек смиренный и верил только в Бога.

Прежде, чем погрузиться в забвение библиотечной полки, два тома «Собраний сочинений Сарры Толстой» вызвали интерес у публики. В 1840 году в Санкт-Петербурге и Москве их читали и о них говорили. Едва ли это был чисто-литературный интерес, едва ли публика так уж увлекалась этими странными воздушными набросками и мистическими опытами — скорее тут интерес к сенсации, к жизненной драме, к удивительной судьбе вундеркинда. Американца, которым когда-то пугали молодых людей, теперь жалели. Жуковский послал ему стихотворение, некоторые слова в котором подчеркнул.

Плачь о себе: твое

мы счастье схоронили;Её ж на родину из чужи проводили.
Не для земли она назначена была.
Прямая жизнь ея теперь лишь началася —
Она уйти от нас спешила и рвалася,
И здесь в свой краткий век два века прожила.
Высокая душа так много вдруг узнала,
Так много тайного небес вдруг поняла,
Что для неё земля темницей душной стала
И смерть ей тяжким выкупом из тяжких уз была.

Письмо Жуковского было не единственным откликом, пришедшим в деревеньку Глебово, где осенью 1839 года жил Федор Толстой. Написал ему и Александр Фомич Вельдман, автор «Странника» и будущий директор Оружейной палаты. Его письмо не сохранилось, зато сохранился ответ Толстого. Я привожу его целиком — от графа осталось слишком мало, чтобы в оставшемся производить купюры и выкидывать хотя бы одну букву «ять», на которые он так щедр. В письме этом, написанном в Глебово 6 ноября, в его ритме, в порядке сбивчивых фраз, слышен смятенный голос Американца. Почерк у Толстого к старости изменился, буквы стали крупнее, тогда как прежде он писал мелким бисером, маленькими буковками, сливающимися воедино. Их приходилось расшифровывать, эти можно без напряжения читать.