Граф Монте Кристо 1 часть

Then Dantes rose more agile and light than the kid among the myrtles and shrubs of these wild rocks, took his gun in one hand, his pickaxe in the other, and hastened towards the rock on which the marks he had noted terminated.	Тогда Дантес вскочил на ноги, проворнее и легче дикой серны, прыгающей по этим пустынным утесам среди миртовых и мастиковых деревьев, схватил одною рукою ружье, другою кирку и побежал к той скале, у которой кончались зарубки, замеченные им на утесах.
"And now," he exclaimed, remembering the tale of the Arabian fisherman, which Faria had related to him, "now, open sesame!"	- А теперь, - вскричал он, вспомнив сказку про арабского рыбака, которую рассказывал ему Фариа, - теперь, Сезам, откройся!
Chapter 24.	III.
The Secret Cave.	Волшебный блеск
The sun had nearly reached the meridian, and his scorching rays fell full on the rocks, which seemed themselves sensible of the heat. Thousands of grasshoppers, hidden in the bushes, chirped with a monotonous and dull note; the leaves of the myrtle and olive trees waved and rustled in the wind. At every step that Edmond took he disturbed the lizards glittering with the hues of the emerald; afar off he saw the wild goats bounding from crag to crag. In a word, the island was inhabited, yet Edmond felt himself alone, guided by the hand of God.	Солнце прошло уже почти треть своего пути, и его майские лучи, жаркие и живительные, падали на утесы, которые, казалось, чувствовали их тепло; тысячи кузнечиков, скрытых в вереске, оглашали воздух однообразным и непрерывным стрекотанием; листья миртов и олив трепетали, издавая почти металлический звук; каждый шаг Эдмона по нагретому солнцем граниту спугивал зеленых, как изумруд, ящериц; вдали, на горных склонах, виднелись резвые серны, так привлекающие охотников; словом, остров казался обитаемым, полным жизни, и, несмотря на это, Эдмон чувствовал, что он один, под десницей бога.
He felt an indescribable sensation somewhat akin to dread-that dread of the daylight which even in the desert makes us fear we are watched and observed.	Его охватило странное чувство, похожее на страх; причиной тому был яркий дневной свет, при котором даже в пустыне нам чудится, что чьи-то пытливые взоры следят за нами.
This feeling was so strong that at the moment when Edmond was about to begin his labor, he stopped, laid down his pickaxe, seized his gun, mounted to the summit of the highest rock, and from thence gazed round in every direction.	Это чувство было так сильно, что, раньше чем приняться за дело, он отложил кирку, снова взял в руки ружье, еще раз вскарабкался на самую высокую вершину и внимательным глазом окинул окрестность.
But it was not upon Corsica, the very houses of which he could distinguish; or on Sardinia; or on the Island of Elba, with its historical associations; or upon the almost imperceptible line that to the experienced eye of a sailor alone revealed the coast of Genoa the proud, and Leghorn the commercial, that he gazed. It was at the brigantine that had left in the morning, and the tartan that had just set sail, that Edmond fixed his eyes.	Но нужно признаться, что внимание его не было привлечено ни поэтической Корсикой, на которой он различал даже дома, ни почти неведомой ему Сардинией, ни Эльбой, воскрешающей в памяти великие события, ни едва приметной чертой, тянувшейся на горизонте, которая для опытного глаза моряка означала великолепную Геную и торговый Ливорно; нет, взгляд его искал бригантину, отплывшую на рассвете, и тартану, только что вышедшую в море.
The first was just disappearing in the straits of Bonifacio; the other, following an opposite direction, was about to round the Island of Corsica.	Первая уже исчезла в Бонифациевом проливе; вторая, следуя по противоположному пути, шла вдоль берегов Корсики, готовясь обогнуть ее.
This sight reassured him.	Это успокоило Эдмона.
He then looked at the objects near him.	Тогда он обратил свои взоры на близлежащие предметы.