Граф Монте Кристо 2 часть

If he did not come, the painful sensation became most intense; if, on the contrary, he appeared, his noble countenance, his brilliant eyes, his amiability, his polite attention even towards Madame Danglars, soon dispelled every impression of fear.	Если вслед за звуком этого имени не появлялся сам граф, тягостное ощущение усиливалось; напротив, когда граф появлялся, его открытое лицо, его блестящие глаза, его изысканная любезность, даже галантность по отношению к г-же Данглар быстро рассеивали последнюю тень тревоги.
It appeared impossible to the baroness that a man of such delightfully pleasing manners should entertain evil designs against her; besides, the most corrupt minds only suspect evil when it would answer some interested end-useless injury is repugnant to every mind.	Баронессе казалось невозможным, что человек, внешне столь очаровательный, мог питать относительно нее какие-либо дурные намерения; впрочем, даже самые испорченные души не допускают, что возможно зло, не обоснованное какой-нибудь выгодой, бесцельное и беспричинное зло претит, как уродство.
When Monte Cristo entered the boudoir,-to which we have already once introduced our readers, and where the baroness was examining some drawings, which her daughter passed to her after having looked at them with M. Cavalcanti,-his presence soon produced its usual effect, and it was with smiles that the baroness received the count, although she had been a little disconcerted at the announcement of his name.	Монте-Кристо вошел в тот будуар, куда мы уже однажды приводили наших читателей и где сейчас баронесса неспокойным взглядом скользила по рисункам, которые ей передала дочь, предварительно посмотрев их вместе с Кавальканти-сыном. Его появление произвело свое обычное действие, и, встревоженная сначала звуком его имени, баронесса встретила его улыбкой.
The latter took in the whole scene at a glance.	Он, со своей стороны, одним взглядом охватил всю эту сцену.
The baroness was partially reclining on a sofa, Eugenie sat near her, and Cavalcanti was standing.	Рядом с баронессой, полулежавшей на козетке, сидела Эжени, а перед ней стоял Кавальканти.
Cavalcanti, dressed in black, like one of Goethe's heroes, with varnished shoes and white silk open-worked stockings, passed a white and tolerably nice-looking hand through his light hair, and so displayed a sparkling diamond, that in spite of Monte Cristo's advice the vain young man had been unable to resist putting on his little finger.	Кавальканти, весь в черном, как гетевский герой, в лакированных башмаках и белых шелковых носках со стрелкой, проводил довольно белой и выхоленной рукой по своим светлым волосам, сверкая бриллиантом, который, не устояв перед искушением и невзирая на советы Монте-Кристо, тщеславный молодой человек надел на мизинец.
This movement was accompanied by killing glances at Mademoiselle Danglars, and by sighs launched in the same direction.	Это движение сопровождалось убийственными взглядами в сторону мадемуазель Данглар и вздохами, летевшими по тому же адресу, что и взгляды.
Mademoiselle Danglars was still the same-cold, beautiful, and satirical.	Мадемуазель Данглар была верна себе - то есть прекрасна, холодна и насмешлива.
Not one of these glances, nor one sigh, was lost on her; they might have been said to fall on the shield of Minerva, which some philosophers assert protected sometimes the breast of Sappho.	Ни один из взглядов, ни один из вздохов Андреа не ускользал от нее; казалось, они ударялись о панцирь Минервы, панцирь, который, по утверждению некоторых философов, порою облекает грудь Сафо.