Граф Соколовский и разыгранное убийство

– Я догадывался, – выдохнул граф и наклонился пониже. – Даже знаю кто. Все.

Он тихо произнёс последние слова, точно поведал бывшей няне страшную тайну. Она не сразу поняла сарказм в его словах.

– Все, сидящие за этим столом умрут. Не уверен, что сегодня, но это неизбежно.

– Тьфу на тебя! – огрызнулась Марфа. – Я тебе говорю – проследи за немцем.

– Марфа, займись делом, – граф резко развернулся, давая понять, что разговор окончен.

Когда он зашёл в столовую, почти все присутствующие сидели на своих местах. Александр Константинович взял с подноса кружку чая и сел рядом с баронессой. Место справа пустовало – Отто Германович неотрывно смотрел на стену за спиной Соколовского.

– Никак трещина? – произнёс управляющий усадьбой.

Отто Германович приблизился к столику с чаем, рядом с которым висела защищённая толстым стеклом фотография Барсукова вместе с каким-то английским лордом.

– Сынок, принеси-ка мне чаю, – попросил Барсуков.

Михаил Михайлович поднялся и подошёл к Отто Германовичу. Граф Соколовский сидел к ним спиной, но слышал, как седовласый немец указал ему на треснувшее стекло, под которым висела фотография.

– Да нет здесь ничего, Отто Германович. Вам показалось.

– Да? Верно, зрение уже не что было прежде.

Александр Константинович искоса посмотрел назад. Михаил Михайлович и управляющий заслонили собой чайный столик. Немец удовлетворённо крякнул и вернулся на своё место рядом с графом.

– Эх, как жаль, что убрали моего окунька, – тихо посетовал Торопин. – Я бы с радостью отведал бы ещё.

– Илья Ионович, переедать не стоит. Это ведь пагубно влияет на пищеварение. Странно, что я, актёр, говорю об этом вам, опытному врачу.

– Так ведь очень вкусно, дорогой мой, Роман Аркадьевич. К тому же постное, – добавил Торопин, обращаясь к Соколовскому. – Заметьте, постное. И всё-таки несправедливо.

Под несправедливостью врач, несомненно, имел в виду то, что прислуга унесла не все тарелки со вторым блюдом. К примеру, фабрикант Барсуков и госпожа Хитрова с аппетитом доели своих окуней с варёным картофелем.

Вскоре за столом воцарилась прежняя непринуждённая атмосфера. Правда, постоянно выскакивающее из арки любопытное лицо Марфы начинало раздражать графа.

– Эй, милейший, отчего на столе так мало вина? – обратился к прислуге князь Пулев.

– Фёдор Иванович, сегодня же среда. Стоит хоть немного воздержаться. Берите пример с Александра Константиновича.

– Я в монастырь не собираюсь, – проворчал князь.

Кажется, это был первый случай, когда потомок славного Рюрика осмелился выразить недовольство своему покровителю. И прямо в лицо, в присутствии остальных гостей.

– Не наблюдал в вас прежде такой набожности, – недовольно сказал князь.

– Фёдор Иванович, дорогой мой князь, – с потаённой угрозой произнёс Барсуков своим властным баритоном.

Он хотел что-то сказать, но резко замолчал. Михаил Аристархович тяжело задышал, уставившись через весь стол в противоположную стену. Он застыл в таком положении, стараясь скрыть от окружающих нахлынувшее недомогание. Фабрикант схватился за крышку стола, смяв в ладонях край белоснежной скатерти, и захрипел. Его выпученные глаза налились кровью.

– Боже, папа, что с тобой? Тебе нездоровится? – озабоченно спросила Хитрова.

– Господи, да ему же плохо! – вскочил Торопин и побежал к фабриканту.

– Ох, что с ним?

Граф почувствовал, как Мыслевская с испугом сжала его руку.

– Он поперхнулся, Торопин, помогите ему! – срываясь на крик, приказала баронесса.

– Отто Германович, помогите мне! – закричал Торопин. – Нужно перенести его в дом. Там у меня саквояж.

– Он не поперхнулся, – произнёс граф.

Но на него никто не обратил внимания. Все с ужасом смотрели на задыхающегося фабриканта. Торопин зачем-то помог ему сделать пару глотков чая и при помощи управляющего поднял Барсукова, обхватив его за подмышки. Михаил Аристархович задрожал и захрипел, будучи не в силах вымолвить ни единого слова. Торопин вскрикнул и едва не выронил бьющееся в судорогах тело.

Дочь всесильного фабриканта закрыла лицо руками и задрожала. Михаил Михайлович с абсолютно выцветшим лицом суетился рядом. Он замерил пульс на трясущейся руке.

– Михаил Аристархович! Его отравили! – крикнул объятый ужасом врач.

Граф Соколовский стремглав оказался рядом. Он отшвырнул Торопина от фабриканта, которого тут же поддержал сын.

– Надо вызвать у него рвоту! Надо вколоть глюкозы! Живо!

Торопин едва не помешался в тот вечер. Он, спотыкаясь и едва не плача, побежал прочь из летнего домика. Светилин подскочил со своего места и потребовал принести холодной воды. Раздался звон разбитого стакана. Граф обмотал свои длинные пальцы чистой салфеткой и засунул их в рот фабриканту. К этому времени его уже посадили в кресло.

– Наклоните его! Чтоб тебя!

Граф резко одёрнул руку. Из судорожно вздрагивающего рта Барсукова прыснула кровянисто-пенистая слюна.

– Надо, чтоб его вырвало, наклони ты, проклятый немчура! – заревел граф.

– Всемилостивый Боже, пощади раба Твоего, – взмолилась Мыслевская, воздев руки к небу.