Граф Соколовский и разыгранное убийство

– Как же вы собирались объяснять всё это настоящему следователю? Если бы вам удалось провернуть всё так, как вы говорите, вмешательства полиции избежать не удалось бы.

– Михаил Аристархович собирался встретиться со следователем и убедить его не вмешиваться в этот…, – Отто Германович задумался, пытаясь подобрать слово.

– Идиотизм, – подсказал Александр Константинович и схватился за голову.

– Я был такого же мнения, – одобрительно кивнул управляющий. – А теперь я не знаю, что мне делать. Когда Михаил Аристархович умер в самом деле, я чуть не сошёл с ума. Состояние Торопина вы и сами видели. Он собирался рассказать Утёсову всю правду, но я предостерёг его. Ведь нам могут не поверить и обвинить нас!

– Да, здравомыслящий человек в этот идиотизм может не поверить.

– Вот видите. Но мы невиновны! Мы выполняли волю покойного. Торопин указал мне, какую дозу допустимо внести в чай. Уверяю, я не добавил ни одного лишнего грана¹⁴.

– Где это снотворное?

– Вот, вот, я принёс.

Управляющий пошарил какое-то время по карманам. Из внутреннего кармана был извлечён прозрачный пузырёк с закручивающейся крышечкой. Александр Константинович внимательно изучил находящийся внутри белый порошок с сероватым оттенком. Он почти не отличался от плохо очищенного сахарного песка. Граф Соколовский снял крышечку и лёгким движением руки взмахнул над пузырьком. Сыщик сосредоточенно задумался.

– Отто Германович, вы открывали пузырёк после убийства?

– Нет. Я его и до убийства почти не открывал. А что такое?

– Понюхайте, только осторожно! Вы не ощущаете запаха горького миндаля?

– Запах миндаля? – Отто Германович откровенно удивился и вдохнул полной грудью, склонившись над пузырьком.

– Вы… что вы творите?! Я же сказал – осторожно!

– Чего вы так злитесь, ваше сиятельство? Я ничего не чувствую, – простодушно признал седовласый управляющий. – Признаться, не имею представления, как пахнет миндаль. Я и не думал, что он обладает каким-то запахом. Как и все орехи.

– Миндаль – не орех, а слива, – поправил управляющего Соколовский. – Было бы удивительно, если бы вы в таком состоянии что-то почувствовали. Значит, этот пузырёк вам дал Торопин.

– Да, именно так.

Граф ещё раз внимательно повертел в руках пузырёк с испачканной этикеткой с названием лекарства.

– Как вам удалось скрыть его от полиции?

– Я выкинул его в окно, когда стало ясно, что хозяина отравили. Подумайте, какая могла создаться ситуация: хозяин отравлен, у меня хранится пузырёк с каким-то порошком, а Торопин тут же выболтал бы всё об этом злосчастном спектакле, придуманном хозяином.

– Так, минутку. А когда вы-то подсыпали его в чай?

– Ещё на кухне. Когда ваша служанка возилась с чайником, я и сыпнул снотворного.

– Да-а, в такую легенду Утёсов может и не поверить. Значит, вы испугались и не стали ничего рассказывать следствию. Завтра обязательно во всём сознайтесь, – граф многозначительно потряс длинным указательным пальцем. – А этот пузырёк пусть побудет у меня. Я сам передам его завтра Льву Борисовичу.

– Александр Константинович, а если он не поверит?

– Пока и я вам до конца не верю. Не отчаивайтесь, когда я соберу все факты воедино, преступник больше не сможет от нас скрываться. И если вы невиновны, то никакие рудники вам не угрожают, будьте спокойны.

– Хорошо. Я, пожалуй, пойду, ваше сиятельство, спасибо, за помощь. В горле пересохло.

– Постойте, не уходите. Ночью господин Утёсов просматривал бумаги Барсукова, так? Он нашёл акт о признании Светилина законным сыном?

– Да.

– И кто был рядом с ним? Понятые, кто они?

– Во время осмотра документов, господин Утёсов оставил в кабинете хозяина только меня и Михаила Михайловича. Понятые, которых пригласил Лев Борисович, не были допущены к осмотру документов. В них содержится сугубо личная информация, и понятыми дозволили быть мне и Михаилу Михайловичу. Ещё в кабинете присутствовал писарь Утёсова и городовой.

– Значит, Михаил Михайлович знает о новоявленном брате?

– Да, сегодня утром, получается, узнал. Он был весьма поражён. Особенно, когда нашли экземпляр последнего завещания.

– Что в нём?

– Эта усадьба и фирма «Барсуковы», почти целиком, завещается Светилину. Михаилу Михайловичу достанутся две фабрики, директором которых он сейчас является, и полмиллиона рублей. Надежде Михайловне – без малого полмиллиона рублей, старое имение, и небольшой дом под Москвой. Павлу Михайловичу – крупная сумма и квартира в Петербурге. Родной сестре и близким родственникам выделено двести тысяч. Городу Михаил Аристархович посмертно жертвует так же – сто тысяч. Щедрой души человек. Кузену и кузинам, дальним родственникам и друзьям – оставшееся, какие-то картины и драгоценности.

– Простите, Отто Германович. А остальным присутствующим в доме? – тактично поинтересовался граф, хотя, конечно же, его интересовали две фамилии.