Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020

Среди выразительных средств языка, связанных с категорией вида, очень часто оказываются своеобразные грамматические архаизмы – такие слова и формы, которые внешне полностью совпадают с современными, но в поэтических текстах они воспроизводят утраченные (а точнее, забытые) свойства глаголов. Этому способствуют постоянно создаваемые поэтами синтаксические позиции, в которых видовые противоречия обостряются до такой степени, что различия между совершенным и несовершенным видом ослабляются, стремясь к полной нейтрализации, но никогда не достигая ее: современные свойства глаголов в их отношении к виду всегда являются фоном деформаций и противодействуют устранению оппозиций. В результате глагольные единицы совершенного и несовершенного вида приобретают в поэтических текстах синкретический характер, соединяя современное состояние языка с историческим.

При описанном лингвистами пограничном (или двойственном) характере категории вида в ее отношении к формообразованию или словообразованию (см. обзор концепций: Перцов 1998; Титаренко 2004), поэтические видовые неологизмы, не допускающие десемантизации приставок и суффиксов, тяготеют к словообразованию, напоминая о том состоянии языка, в котором завершенность и незавершенность действия еще обозначались лексически.

ГЛАВА 7. КАТЕГОРИЯ ЛИЦА

Но коль пошла такая чертовня, что я и есть, и вроде нет меня, фантастику введу я в письмецо, для ясности метафору раскрою: в пределах грамматического строя я потеряла первое лицо в попытках отыскать лицо второе.

Инна Лиснянская

Начиная примерно со второй половины ХХ века, когда в поэзии стали доминировать скепсис, отказ от дидактики, растворение личности автора в многочисленных текстах предшествующей культуры[647], внимание к знаку как субъекту бытия, появилась потребность в самых разнообразных средствах выражения деперсонализации, которая создается средствами, выходящими за пределы традиционных приемов (псевдонимов, масок, самоиронии) и за пределы грамматической нормы.

Замещение личного местоимения

В современной поэзии дистанцирование от субъекта «я» часто выражается грамматически – либо неупотреблением местоимения я и глагольных форм 1‐го лица единственного числа, либо рассогласованием глагола с местоимением я.

На практике это выглядит, например, так (в ситуации объяснения в любви):

Ах, Наталья, idol mio,
истукан и идол!..
Горько плачет супер-эго,
голосит либидо!

Говорит мое либидо

твоему либидо:
«До каких же пор, скажите,
мне терпеть обиды?»

Тимур Кибиров. «Ах, Наталья, idol mio…»

[648].

Ирония Кибирова здесь направлена и на себя, и на учение Зигмунда Фрейда о психоанализе. Ироническая тональность текста усиливается тем, что маркером отстраненности становится не только сам термин либидо, но и средний род этого термина. Автор как бы снимает с себя ответственность за свои чувства, но при этом он воспроизводит традиционный образ любви как стихийной силы.

Удобным способом говорить о себе одновременно и в 1‐м лице, и в 3‐м является субстантивированное архаическое местоимение аз.

В стихах Вячеслава Лейкина местоимение аз получает определение угрюмый, которое возможно только в том случае, когда персонаж текста представлен как объект, описываемый внешним наблюдателем:

Дом, в котором угрюмый аз
Не связал ни одной из обещанных дому фраз,
Только вялые длани,
   как пустые копилки, тряс,
Повторяя растерянно:
   – Слава. Слава. Слава.

Вячеслав Лейкин. «Дом, в котором сегодня ждут…»

[649].

У Виктора Сосноры аз оказывается чьим-то, то есть не принадлежащим (точнее, не вполне принадлежащим) субъекту речи:

Дом – день одиночеств, как аист в аду,
мутант в шлемофоне Барклая де Толли.
Чей жил из желез? Чей тевтон изменял
Ледовым побоищем? Глас – троекратно!..
Чей колокол – клюква?.. Чей аз – из меня

?Так узнику Эльбы – три крапа, три карты.

Виктор Соснора. «Хутор потерянный»

[650].