Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020

Поскольку мысли о безумии и раздвоении личности меня надолго не покидали, примерно месяцем позже появилось на свет и «Уплытие» – уже чисто «европейская» версия темы. Что же до изменений в местоимениях – поначалу мне казалось, что безумие героя должно проявиться не сразу, но позже я понял, что упоминание с самого начала Фрейда, Бёрна и Юнга всё равно сразу раскрывает карты в отношении его психики, и предпочёл тотальную игру местоимений сомнительным нюансам раскрытия темы.

Вполне прозрачное интертекстуальное основание грамматических аномалий содержится в таком тексте:

Голова имеет форму 3‐х голов
Это кто такой красивый?
         Знаем знаем
Ща всем миром то как зверь она завоем

[442]то заплатим до последних 3‐х колов

Нина Искренко. «Шары»

[443].

Грамматические аномалии бывают связаны и с дистрибутивным употреблением формы единственного числа:

Когда придут годины бед
Стихии из глубин восстанут
И звери тайный клык достанут

 —Кто ж грудею нас заслонит?

Так кто ж как не Милицанер

Забыв о собственном достатке
На нарушителей порядка
Восстанет чист и правомерн

Дмитрий Александрович Пригов. «Когда придут годины бед…»

[444] ;

Вы скажете, что пыль не виновата:
Мол, ветр пришел и выклюнул лицо.
Но все же я смотрю на вас серьезно, как ребята

,Которые решили стать отцом.

Владимир Кучерявкин. «Рабы, ползущие в сознании, как мыши…»

[445].

И. Б. Голуб указывает на то, что во фразах типа Бунтовщики потупили голову; Повелено брить им бороду «замена единственным числом множественного вполне допустима и специальной стилистической нагрузки не несет» (Голуб 2001: 229).

В приведенных примерах дистрибутивное единственное число вызывающе аграмматично, может быть, потому, что лексическое наполнение грамматических конструкций далеко от стандарта. Во втором из этих контекстов аномалия форм числа двойная: я смотрю <…>, как ребята и решили стать отцом.

У некоторых поэтов встречается и такое явление, которое можно было бы назвать антидистрибутивом:

Гуляя в утреннем пейзаже,
я был заметно одинок,
и с криком: «Маменьки

, как страшен!»пустились дети наутёк.

Леонид Аронзон. «Гуляя в утреннем пейзаже…»

[446].

И мудрейшины вскричают:
– Соцли! Скоро грянут соцли!
Скоро будут каждый пуцли
властелины

резерваций!Пуцли-Вицли!
Вицли-пуцли!
Хау! Мы усё сказал!

Александр Левин, Владимир Строчков. «Песнь о народных гайаватах»

[447].

Леонид Аронзон приписывает детям реплику, в которой форма множественного числа семантически соотнесена с множественным субъектом речи, но при этом крик Маменьки, как страшен! (помещенный в кавычки) оказывается абсолютно нереалистичным, хотя вполне нормативно было бы ой, мамочки[448].

Александр Левин и Владимир Строчков демонстрируют объективное противоречие между грамматикой и семантикой: местоимением единственного числа каждый обозначается дистрибутивное множество. Числовые аномалии этого текста (Скоро будут каждый пуцли / властелины резерваций) определяются и тем, что имя Вицли-Пуцли (бога солнца, плодородия и войны у ацтеков) по буквенно-звуковому составу омонимично русским формам множественного числа. В заключительной строке Хау! Мы усё сказал! местоимение мы оказывается одновременно и «мы императорским», и мы, обозначающим «мудрейшин», и мы, относящимся к соавторам текста. При любой из названных референций здесь отчетливо выражено противоречие между семантикой единичности и множественности.