Горлойс не дышал.
Авалон бросилась к нему и прощупала шею: сердцебиение пульсировало совсем слабо с большими паузами. Он умирал. Немудрено, после таких-то ранений.
Мысли Авалон заметались, как крысы от света. Она вспоминала все советы Аурелы, но не могла отыскать ничего подходящего. Не было никаких инструментов или лекарства, которое бы остановило отход Горлойса в чертоги Князя.
Мгновения растворялись, как жемчужинки в уксусе, и уходили в прошлое, унося с собой возможности спасти ему жизнь. Авалон услышала предсмертный вдох, за которым должен был последовать последний выдох. Не дожидаясь его, она призвала оставшуюся силу граната и мысленно обхватила сердце короля Инира.
От напряжения у нее вздулись жилы на шее, но Авалон продолжала привязывать его жизнь к своей. Его сердце теперь принадлежало ей, как и его дыхание. Пока ее сердце бьется, бьется и его. Пока она дышит, будет дышать он.
Крайняя и временная мера, на которую ведьмы тем не менее шли очень редко и неохотно. Такое колдовство имело изъяны: умрет один, другой последует за ним. К больным и опасно раненным никто не хотел привязываться, ведь помимо смерти существовали и другие проблемы. Если тот, кого привязывали, выживал, ведьма на месяцы теряла восприимчивость к гранату.
Авалон закрепила колдовство на мизинце и ничком рухнула рядом с Горлойсом. Слабость растеклась по ее мышцам вкупе с холодом, и ей хватило сил только заползти под медвежью шкуру и придвинуться к нему. Боль от Горлойса постепенно передавалась и ей, поэтому Авалон старалась сосредоточиться на его лице, чтобы не закричать.
Горбинка на носу. Рассеченная старым шрамом темная бровь.
Аурела говорила, что у лекаря нет не только пола, но и подданства, статуса, своих интересов. Есть только призвание. И если она видит человека, который нуждается в помощи, она должна помочь, даже если человек не просил об этом. Она должна помочь, даже если ей не заплатят и не поблагодарят. Засыпая, Авалон сомневалась, что действовала столь бескорыстно. Сделка, что она заключила с его телом, помимо его воли, имела когти, и у нее не было шансов вырваться из них, не заработав глубокие шрамы. Однако лучше так, чем остаться одной с двумя трупами посреди зимней пурги.
Авалон смотрела на его темные вьющиеся волосы, падающие на лоб. Оранжевый блик скользил по завиткам, и ей вдруг захотелось дотронуться до них. Проверить, такие ли мягкие его волосы, как ей кажется. Она подняла руку, но тут же уронила, так и не донеся ее до его лица.
Глава 9
Боль копошилась под кожей, пронзая тело раскаленными ножами при каждом движении. Он то приходил в себя со влажной испариной лихорадки на лице, то вновь терял сознание в красном свете, обволакивающем его со всех сторон. Тревожные сны приходили обрывками, пахли тленом и кровью, что сочилась по его рукам между пальцев до самых локтей. Острые зубы впивались в его сердце, мощные челюсти сжимались на его конечностях, и монстры разрывали его на куски. И холод. Холод прокрадывался сквозь горячую лихорадку и, казалось, навечно поселился в его груди.
Он окончательно пришел в себя от боли в боку и своего сдавленного мычания. С трудом разлепив глаза, он сощурился: в помещение, погруженное в сумрак, врывались яркие снопы света. Один из таких лучей попал ему на руку. Дамиан дернул пальцем и долго разглядывал невесомые крупинки пыли, что вихрились вверх и вниз от его движения. Затем он перевел взгляд на потолок, увидел грубо обтесанные доски и торчащую в щелях солому. Втянул сухой воздух носом, почувствовал мускусный запах шкур и своего пота. Поморщился, когда в тело снова вгрызлась боль.
Жутко хотелось пить. И облегчиться. Но пить все-таки больше.
Дамиан попробовал повернуться на бок, однако от этой попытки сломанные ребра тут же вспыхнули болью. Он охнул, в глазах потемнело. В висках застучало с таким грохотом, будто ему боевым молотом вдарили по шлему. Замерев и перетерпев приступ, он с трудом отдышался и повернул голову.
Мороз обжег его внутренности. Следом накатила волна жара.
Рядом, лицом к нему, на боку лежала девушка, уснувшая щекой в озере черных волнистых волос. Медвежья шкура сползла с ее плеча, и открывшуюся впадинку под горлом заполнил золотом солнечный блик.
Ресницы ее слегка затрепетали, и она открыла глаза. Черные, точно вельвская кровь.
Дамиан судорожно пытался вспомнить, как оказался в этом доме в одном ложе из шкур с незнакомой девушкой. Память зияла рваной раной беспамятства. Последнее, что она смогла ему преподнести — драку с монстром, королеву Каталину, бегущую в сторону огорода.
Дамиан жадно всмотрелся в черты лица незнакомки.