— Должен признать, что ваши доводы неопровержимы, — сказал я. — У меня нет слов. И все-таки я не убежден. Чтобы доказать, что Абдул позаимствовал свою историю у Вергилия, для начала придется предположить, что такой мальчик, как Абдул, выходец из пустыни, прочел «Энеиду» Вергилия. На мой взгляд, это крайне маловероятно, если не исключено.
— Книга, которую вы сейчас держите в руках, принадлежит Абдулу, — сказал инспектор. — Сей экземпляр прозаического перевода я обнаружил в его комнате. Причем то была единственная книга, которую я обнаружил в его комнате.
— Эту книгу подарил ему господин Монтебелло, — объяснил я, — поскольку, по его словам, в ней тоже рассказывается о беженце.
— С подобной интерпретацией «Энеиды» трудно не согласиться, — заметил инспектор.
— Значит, это и есть любимая книга Абдула, о которой он мне рассказывал. Он говорил, что прочел ее шесть раз.
— Мне он тоже об этом говорил, — подтвердил инспектор.
— Ну и что теперь, — спросил я, — каковы последствия вашего открытия? Уж не собираетесь ли вы обвинить несчастного Абдула в плагиате?
— Дело не в плагиате, — ответил инспектор. — Это скорее ваша забота, если когда-нибудь вы надумаете использовать данный материал для литературной публикации. В этом вопросе я вам полностью доверяю. Проблема в том, что история побега, заимствованная из шедевра европейской литературы, не является подлинной. От Абдула требуется не красивая и трогательная история в соответствии с литературной традицией, а правдивый рассказ о том, что с ним на самом деле приключилось. От этого зависит решение вопроса о предоставлении ему убежища. Лживая история — смертный приговор для той процедуры, которую сейчас проходит Абдул. Передо мной дилемма.
Мы пригласили Абдула, чтобы поставить его перед фактом, но тот не понял, в чем его обвиняют.
— Абдул, — сказал я, — вопрос инспектора, в сущности, крайне прост. Ты рассказал мне и сотруднику миграционной службы о том, что с тобой действительно случилось, или пересказал нам свою любимую книжку?
— Да, — ответил Абдул, беспомощно взглянув на меня.
— Что «да»? — спросил я. — Ты пересказал свою любимую книжку?
— Да, — повторил он.
— Значит, ты не рассказал правду?
— Рассказал.
— Но это две разные вещи, — вмешался инспектор. — Одно дело — то, что случилось с тобой, а другое — то, что ты прочел в книге.
Абдул не понимал, о чем это мы, а мы не понимали, почему он нас не понимал. Тогда инспектор решил прибегнуть к новаторской технике допроса. Достав из портфеля апельсин, он положил его на стол перед Абдулом.
— Сейчас я расскажу тебе историю о том, как этот апельсин оказался у нас на столе, — обратился он к Абдулу. — Только что здесь пролетала огромная синяя птица с красными глазами, и у нее в клюве был зажат апельсин. Наслышанный о прекрасном пении этой птицы, я попросил ее спеть. Согласившись выполнить мою просьбу, польщенная птица раскрыла клюв, из которого прямо на наш стол упал апельсин. Это была моя история. А теперь, Абдул, расскажи мне, как этот апельсин очутился на столе.
— Благодарю вас за прекрасный рассказ, господин инспектор, — сказал Абдул, — но, при всем уважении, я не думаю, что разыгранная вами сцена сравнима с моей ситуацией. Я понимаю, что цель вашего эксперимента состоит в том, чтобы на примере с апельсином наглядно объяснить мне разницу между вымыслом и правдой. Вы достали апельсин из своего портфеля, и никакая синяя птица с красными глазами здесь не пролетала. Поэтому ваша история лживая. Надеюсь, вы простите меня за то, что я так говорю.
Однако если речь идет о моей деревне, пламени, скитании по пустыне и море, то могу вас заверить, что все происходило именно так, как описано в книге. Вот почему это моя любимая книга. Вот почему я прочел ее уже шесть раз. В ней изложена моя история. Только гораздо лучше, более красивыми словами. Поэтому я ими воспользовался, когда рассказывал свою историю сотруднику миграционной службы и вам, господин Леонард Пфейффер. Не потому, что хотел солгать, а чтобы как можно правдивее рассказать правду.
— Но при этом, Абдул, ты неизбежно исказил эту правду, — возразил инспектор. — Даже если события, отображенные в книге, схожи с тем, что тебе пришлось пережить, невозможно представить, что в твоей истории все происходило в точности так, как описывает Вергилий. Позволь привести тебе пример. Неужели твоего приятеля действительно звали Ахай, как Ахеменида из книги? С которым ты и впрямь столкнулся в стране Одноглазого, так же как Эней встретил Ахеменида в стране циклопов?
— На самом деле я вообще не знал его имени, — сказал Абдул. — Только потом дал ему имя из книги. Для меня он Ахай. Он утонул в море, безымянный. А так у него все-таки есть имя. И я ничего не знаю о стране, где его встретил. Я лишь хотел сказать, что мне было так же страшно, как Энею в краю чудовищ. Я не лгал и ничего не исказил. Я попросту рассказал главное таким образом, чтобы было понятно тем, кто не испытал ничего подобного.
— Что тебе ближе всего в этой книге? — спросил я.