Грандиозная заря

Только здесь, в этой крошечной комнатке, она осознала, как нужно ей было сейчас хоть минуту побыть одной, собраться с мыслями. Нин открыла кран и не спеша вымыла руки, после чего решилась наконец посмотреть в зеркало, висевшее над раковиной. Своё отражение она знала наизусть. Но сейчас в этом знакомом лице появилось что-то необычное: казалось, будто поразительное сходство с Роз-Эме — юной бабушкой, которую она пока видела только на фотографиях, — отобрало у Нин часть её самой.

Невозможно было поверить, что через несколько часов настоящая Роз-Эме войдёт в эту лачугу — и в жизнь Нин.

На лестнице раздался голос Титании:

— Я нашла твою зарядку!

Нин тряхнула головой и вернулась в реальность.

— Супер! — крикнула она через дверь. — Я сейчас!

Она быстро пописала, снова помыла руки, ещё раз взглянула в зеркало, поправила выбившуюся прядь, выдохнула, как актриса перед выходом на сцену, торопливо вышла из уборной и сбежала по лестнице.

— Держи, — сказала Титания, помахивая в воздухе проводом.

Нин бросилась к сумке, достала бездыханный аппарат и вернула его к жизни. Даже если прямо здесь нет сети, завтра она её непременно найдёт. Даже если для этого придётся идти обратно до самого шоссе, даже если понадобится пройти десять километров до ближайшей деревни!

— Так тебе легче? — поинтересовалась Титания с лёгкой иронией.

— Да, — созналась Нин, не заметив насмешки в словах матери. — Честно говоря, я не представляю, как в ваше время обходились без этого.

Титания приглушённо хихикнула. Она достала из кармана собственный смартфон и постучала по экрану, открыв наобум пару первых попавшихся приложений, в надежде отыскать ответ на этот вопрос. Как она обходилась без этого в свои шестнадцать лет? Как жила с пустыми руками и довольствовалась в качестве единственного средства связи громоздким дисковым аппаратом, который был присоединён шнуром к стене гостиной?

— Думаю, нам просто было привычнее скучать, — сказала она, вспомнив, как долго тянулись некоторые воскресенья.

Нин скривилась, искренне сочувствуя матери.

— Такая уж у нас была жизнь, понимаешь! — принялась разъяснять Титания, чуть ли не утешая дочь. — В определённой степени мир был гораздо более медленным и безлюдным, чем сейчас. Всё, что мы делали, требовало времени и усилий, но никто не жаловался, потому что это было нормально. Например, фотографии. Нужно было отнести плёнку в фотомастерскую, чтобы там её проявили в специальной лаборатории. Иногда между моментом съёмки и получением фотографий проходили многие месяцы — бывало, забирая в мастерской снимки, ты даже толком не помнил, кого и где фотографировал! Не было вообще ничего, что можно получить моментально, не считая растворимого кофе и какао! Чтобы послушать любимую песню, приходилось ждать, пока её передадут по радио. Или надо было пойти и купить виниловую пластинку в музыкальном магазине. А если, к несчастью, такого магазина поблизости не было, приходилось заказывать пластинку по каталогу, а на это требовалось ещё больше времени… На худой конец, можно было делать как Окто: пиратским образом переписывать пластинки на кассеты.

— Жесть.

— Ты вообще хоть знаешь, как выглядели кассеты? — рассмеялась Титания.

Нин пожала плечами, что означало: «Естественно», и Титания улыбнулась, вспомнив первый магнитофон Окто, чёрный тяжеленный куб, который он получил по какому-то особому поводу, потому что его старый проигрыватель в пластмассовом оранжевом корпусе в конце концов исцарапал все пластинки.

— Может, ему тогда исполнялось семь лет? Сейчас уже точно не скажу, но зато помню название марки: «Радиола»! — сказала Титания. — Это Вадим ему подарил.

— Вадим? Кто это?

— Ах да, извини. Вадим — это доктор Борд. На самом деле его звали Владимир — его мать была то ли из России, то ли из Сербии, не помню, — но все называли его Вадимом. Ты бы видела лицо Окто, когда он развернул подарочную бумагу!

Титания снова улыбнулась своим воспоминаниям, которые толпились и наступали друг на друга: гордость брата, его сеансы первобытной звукозаписи с канала «Европа 1», для которых требовалось свято блюсти во всём доме полнейшую тишину, чтобы на кассету не записались посторонние звуки, и голос ведущего, который, к отчаянию Окто, постоянно попадал к нему на кассеты, потому что продолжал звучать во время первых тактов каждой песни.

— Зато плейлисты у него получались совершенно неожиданные! — смеясь, рассказывала Титания. — Роз-Эме их все сохранила. Если будет время, я тебя отведу покопаться наверху, сама посмотришь.

— Значит, если я правильно понимаю, вы всё-таки остались у доктора Борда?

— Да, — ответила Титания. — Мы прожили у него чуть больше пяти лет. И знаешь, теперь когда я об этом думаю, то понимаю, что именно там я провела самые безмятежные годы детства.

— Правда? То есть в итоге ты и его полюбила?

— Я представила тебе его с невыгодного ракурса. Я была в тот день ужасно зла на Роз-Эме! Но на самом деле Вадим оказался очень хорошим человеком. В свои сорок лет он влюбился в нашу мать и искренне полюбил нас. Он обожал доставлять нам радость!