Грандиозная заря

Вечером, когда Нин исполнилось пятнадцать, Титания, ничего не сказав, отвезла её в парк Ла-Виллет. От выхода из метро к парку двигалась огромная толпа, и, когда Нин поняла, что она тоже часть этой толпы, сердце её забилось вдвое чаще. Она не могла поверить собственным глазам: мать, которая всегда думает только о себе и ни о чём не заботится заранее, ухитрилась добыть два билета на концерт Sign of the Brothers, лучшей электронной группы нашего времени! Весь вечер она шокировала друзей, публикуя селфи, сделанные прямо перед сценой. Изель и Артур чуть с ума не сошли: у неё за спиной был отчётливо виден лидер группы в своём легендарном костюме. Класс!

— Почему ты вдруг вспомнила? — спросила Титания.

— Потому что в этом году твой подарок ещё безумнее: целая семья! Ты превзошла саму себя!

Титания Карельман сняла кастрюлю с огня и разлила молоко по чашкам.

— Признаться, я не подгадывала под твой день рождения, — вздохнула она. — Но очень рада, что ты воспринимаешь это как подарок…

Она отвернула крышку с банки варенья, и они с Нин уселись завтракать.

— Я уже лет двадцать не просиживала всю ночь до утра! — воскликнула Титания, набрасываясь на первый круассан.

— А у меня это вообще в первый раз, — улыбнулась Нин.

Она проглотила круассан и снова заговорила:

— Ведь твои братья были моего возраста, когда Роз-Эме вас оставила.

— Да, им было шестнадцать с половиной.

Нин задумчиво сжевала второй круассан. Иногда с подружками они болтали о том, что бы стали делать, если бы родители вдруг исчезли. Они представляли, как сидят совсем одни в пустых квартирах и никто не говорит, что надо и чего не надо делать, никто не мешает жить, как хочется. Но это, понятное дело, были всего лишь фантазии.

— И что же вы стали делать после этого?

— После того как утопили «панар»?

— Да.

Титания подула на кофе. Разорвала посередине следующий круассан, наполнила его абрикосовым вареньем и откусила большой кусок. Перед тем как продолжать, необходимо было подзаправиться.

Глава 30 1986

Утром 15 июля я обнаружила Ориона, одетого в велосипедную майку, около дома. Он возился с «Эльеттом»: перевернул его вверх ногами, подложив под руль и седло подстилку. Мне была хорошо знакома эта его привычка — миллиметр за миллиметром осматривать резину велосипеда. Рядом стоял открытый чемоданчик с инструментами: устройством для съёма шин, шестигранными ключами, шестерёнками и ниппелями.

— Поедешь кататься? — спросила я, потягиваясь на солнышке.

Брат ответил не сразу. Он стоял, склонившись над велосипедом с сосредоточенным видом хирурга, спасающего чью-то жизнь, а потом кивнул на старый багажник, который валялся рядом в траве, и я поняла, что он готовит велосипед не к заурядной прогулке по округе.

Я опустилась на ступеньки, вдруг почувствовав себя столетней старухой, и молча наблюдала за процессом подготовки.

Когда багажник был надёжно прикреплён, Орион поднял «Эльетт», чтобы перевернуть и поставить колёсами на землю.

— Не подержишь, Консо?

На дрожащих ногах я подошла ближе. Я ощущала стопами травинки, ещё мокрые от росы. Но в горле у меня пересохло, как в настоящей пустыне.

Пока я держала велосипед, брат сходил в дом. Мне было ясно, что вернётся он со своим чемоданом, поэтому я закрыла глаза, будто надеясь, что смогу оттянуть этот момент. Лес и озеро вокруг меня плескались, шелестели и гудели как ни в чём не бывало, и я могла сколько угодно сжимать веки и стискивать в ладонях руль — мне было не по силам что-нибудь изменить: мир продолжал вращаться, и время шло.

— Всё, можешь отпускать, — услышала я мягкий голос Ориона.

Я открыла глаза. Он зажал заднее колесо между коленей и ремнями прикреплял чемодан к багажнику.

— Я взял атлас, — сообщил он.

— Правильно сделал.

— И ещё последний пакет лодочек с клубникой, — извиняющимся тоном добавил он. — В первые километры всегда ужасно хочется есть.

— Знаю, — улыбнулась я. — Я куплю ещё.

Я вдруг поняла, что теперь могу купить сотни, тысячи упаковок лодочек с клубникой — и чего угодно ещё, включая те вещи, которые Роз-Эме отказывалась покупать, потому что они были слишком дорогие, слишком сладкие, слишком такие и слишком сякие, — потому что отныне никто больше не станет принимать решения за меня. От этого у меня слегка закружилась голова.

— Ты знаешь, куда ехать?

— Да, — ответил Орион, закрепляя последнюю стяжку.

Я не стала спрашивать, собирается ли он вернуться в Сен-Совер, к Вадиму. Отступив на три шага, я охватила взглядом всю картину целиком и поняла, что брат готов к отъезду.

— Пойду разбужу Окто.

— Не надо, пусть спит. Мы уже попрощались вчера вечером. Так будет лучше.

Пока я тщетно пыталась сглотнуть слюну, мой братишка оседлал «Эльетт».

— Ты заметила? — спросил он.

Он нажал на педали и стал кружить по траве вокруг меня.

— Нет. Что я должна заметить?

— Ну посмотри внимательнее! — с сияющей улыбкой воскликнул он. — Положение седла безупречно!

Поглощённый своей радостью, Орион не видел моих слёз — да так было и лучше. Он, хохоча, сделал последний круг и покатил в сторону дороги. Не оглядываясь, поднял руку.

— Пока, Консо! Ещё увидимся! Обещаю!