Граница

Камила растопила очаг в маленькой купальне, где стояла деревянная ванна, до половины наполненная темной, теплой водой, и баронесса велела Йохану раздеваться и залезать в нее. Когда он помедлил, она со вздохом расстегнула ему пуговицы на мундире и на солдатских кюлотах, и ему ничего не оставалось, кроме как снять их. Сапоги и чулки Роксана отправила за дверь, чтобы не воняли, и пока Лисица опускался в ванну, чувствуя блаженное тепло, она скинула платье и панье, оставшись в рубахе и корсете. Не обратив внимания на желание Йохана, который попытался ее обнять, баронесса расплела ему косу и взбила в ванной пышную пену, будто невзначай дотрагиваясь до него. Пытка стала невыносимой, когда она начала мылить ему голову, и круглая, теплая грудь касалась его щеки. Роксана прекрасно видела его желание, и точно в насмешку приказала ему встать, с особой тщательностью пройдясь губкой в его паху. Движения ее были нежны, но она нарочно прерывала ласку, когда Йохан был готов загореться от страсти. Он забыл обо всем: о Герхарде с его таинственными делами, о покинутом на произвол судьбы османе, об англичанине, чьи шутки иной раз пробивались из-за закрытой двери. Он забыл об Анне-Марии и своем горе; так незаметно Роксана заняла все его мысли.

Она полила его водой из ковша, смывая мыло, и почти всунула в руки большое полотенце.

- Вытирайся и переодевайся, хитрый лис, - велела баронесса. – Я велю постелить тебе в одной из гостевых комнат.

Йохан выбрался из ванны с помутневшей от грязи и мыла водой и сделал шаг к Роксане, но она погрозила ему пальцем.

- Даже и не мечтай. Ты слишком мокр.

С этими словами она подхватила платье с забрызганного каменного пола и скрылась за дверью. Йохан вполголоса выругался.

Он кое-как вытерся насухо, стараясь не отходить далеко от огня. Поясницу чуть холодило ветерком из-под дверной щели, и Лисица поспешил одеться в чистое, пахнущее родниковой водой исподнее Герхарда.

Дверь приоткрылась, впустив чуть холода, и Йохан с надеждой вскинул голову, но это была не Роксана, а ее служанка. В отличие от госпожи она держалась бесстрастно, и в ее взгляде, казалось, не было даже любопытства.

- Я провожу вас, - сказала она. Камила еле сдержала зевок, и, глядя на нее, Лисица вдруг понял, что тоже очень устал.

Баронесса не обманула, и служанка провела его на второй этаж, в одну из безликих, но чистеньких комнат, где уже была расстелена двуспальная кровать. Йохан хмыкнул при ее виде, но спросил о другом:

- Не лучше ли было привести нас сюда вместе с господином Уивером, чтобы тебе не пришлось бегать вверх-вниз?

Камила удивленно обернулась к нему и, помедлив, покачала головой:

- Ему постелено в другом месте, - уклончиво сказала она.

- А-а, - с пониманием сказал Лисица, и девица неожиданно залилась краской, но промолчала и предпочла оставить его одного, пожелав спокойной ночи.

Уснул он сразу, как только коснулся лицом подушки, но сны в ту ночь навещали его мутные, глупые: тут был и обыск османа, и очередной побег из тюрьмы, и виселица. Люди во снах менялись, превращались в животных, как оборотни из сказок: Мароци стал волком, Шварц – хорьком, Андрей Павлович – лаской, Уивер – попугаем, и это было правильно, вполне по законам той страны снов, куда унесло Йохана. Перед рассветом ему приснилось, как хитрая лисичка обнимает и ласкает его, и то ли во сне, то ли наяву он увидел перед собой Роксану, но на этот раз она его не томила, а сделала все, как он хотел. «Я люблю тебя», - сказал в дреме Йохан, после того, как опустел, и она с усмешкой покачала головой, хотя на ее лице было написано удовольствие. Исчезла баронесса так же незаметно, как и пришла, и унесла с собой сновидения.

Проснулся Йохан только после обеда, когда зимнее солнце уже почти скрылось за горами. Тело одновременно и ломило, и было хорошо, потому что ушла боль, и горечь потери невольно забылась. Нет, она все еще была с ним, но стала тусклой, как плохо начищенная бронза, и что было хуже всего – Лисица не мог даже убедить себя, что это неправедно.

За дверью стояли его начищенные сапоги, а на ручке висели кюлоты, чулки, рубаха и жилет. Судя по обилию темного и серого, одежда принадлежала Цепному Псу, и Йохан острил сам с собой, пока одевался, подшучивая над тем, что еще неделю назад ни тот, ни другой не представляли, как повернется судьба, и кому придется примерять чужую одежду.

Внизу лысый, как камень, слуга жарил над огнем курицу, поворачивая вертел. Он мурлыкал себе под нос развеселый мотивчик, и когда поднял голову и поднял руку в знак приветствия, Лисица узнал в нем Уивера.

- Ну и спать же ты, Фризендорф! – воскликнул тот. – Я думал, ты не встанешь до ужина. Баронесса пожертвовала нам прекрасного молодого петушка, обед у нас будет локти оближешь, или как там говорят?

- Пальчики, - поправил его Йохан, рассматривая его лысину. Уивер перехватил его взгляд, выставил ногу вперед и жестом заправского макарони поправил несуществующий парик.