Граница

В словах Честера таилась правда. Будь это иное время, иные обстоятельства – Лисица бы и не подумал отказываться. Но после гибели Анны-Марии он уже не мог столь легко бросить все, к чему привязался. Ему еще раз хотелось увидеть капризную Роксану, позаботиться о Диджле и его будущем – если не самому, то хоть отписав ему наследство перед казнью. Нет, в отличие от Уивера, он был крепко привязан к этому месту, так крепко, что не нашлось бы ножа, который мог бы перерезать путы.

- Не буду тебя держать, - наконец сказал Лисица. – В конце концов, это не твое дело и не твоя земля. Если ты хочешь уехать – уезжай. Я не могу. Только раздобудь оружие, чтобы добраться до границы курфюршества и королевства. В другой земле доберись до английского посла.

Уивер достал из-за пазухи светлый парик с косичкой и косо надел его на голову.

- Крепко она тебя привязала к постели, - с досадой заметил он. – Как я могу тебя оставить, друг? Ладно. Говорят, на виселице вместе болтаться веселей, а после смерти будем шляться по перекресткам дорог и спрашивать у прохожих дань…

- Не время болтать, - прервал его Йохан, но внутри себя он был рад, что англичанин не покинул его. – Пойдем. Я знаю одно место, где можно переодеться.

Они говорили еле слышно, но Лисица был настороже: как знать, кто может попасться им на пути и услышать обрывок разговора? Подобные дела любят тишину, но рядом с Честером нечего было и ждать молчания.

Перелезть через ограду времени много не заняло. Обнявшись, точно выпивохи, они вышли на пустынную улицу, и холодный ветер пробрал Йохана до костей. Он обернулся на темневший дом среди черных деревьев, и ему показалось, что в одном из окон мелькнуло бледное лицо. Очень далеко, где-то в горах, тоскливо завыли волки, и в одном из дворов хрипло и гулко залаял пес. Лисица почувствовал, как дрогнуло плечо англичанина, но спрашивать ничего не стал.

У реки было пустынно, и только темная вода неспешно катила свои волны, с обломанным с берегов льдом. В низине все еще лежал нерастаявший снег, ноздреватый, похожий на лежалый серый хлеб. Уивер оттер им мундир, размазав землю и грязь по сукну еще больше, пока Лисица, дрожа от холода, переодевался в женское тряпье. Тепло стало лишь, когда поверх платья, он накинул камзол Герхарда, а на него широкое покрывало, завязав его так, как часто носили здешние крестьянки и горожанки из простых. Уивер с неожиданным мастерством накрасил ему лицо, на этот раз обойдясь без шуток, а Йохан помог с маскировкой ему самому, нанося краску поверх подсохших черных полос от плохо вытертой земли. Старую одежду Лисица повязал вокруг бедер под юбкой, неожиданно обретя внушительный зад.

- Великовата из тебя баба, - одними губами заметил Честер, и Лисица пожал плечами: какая уж есть.

Они скоротали время до рассвета, вернувшись в город. Под одним из мостиков через ручьи кто-то разводил костер вечером, и, поворошив золу, Йохан нашел две маленькие печеные репы, обгоревшие до черноты с одной стороны, но еще теплые. Они с Уивером с наслаждением отведали бедняцкой пресной пищи – жалко лишь, что было ее мало. Долго сидеть у костра было нельзя, патруль мог бы забрать их за бродяжничество, если бы они попались ему на глаза, и как только край неба над горами посветлел, предвещая скорый восход солнца, они направились к дому Шварца. Лисица семенил мелкими шажками, сгорбившись и съежившись, Уивер же вышагивал, выпятив грудь. Немногочисленные предрассветные прохожие шарахались прочь, но из труб уже повалил густой дым, и кое-где запахло разогретой едой.

Честер был погружен в собственные мысли и даже не разу не поинтересовался, как должно пройти дело, отдав все в руки Лисицы. Йохан же не загадывал наперед, предпочитая импровизировать.

У самого дома Шварца он наступил на ореховую скорлупку. Та хрустнула под сапогом, и Лисица тонким голосом выругался и опустился на землю.

- Ты чего? – Уивер повернулся к нему, удивленно подняв брови. На лице его было написано искреннее беспокойство. Чумазая служанка из дома напротив замерла с поганым ведром, рассматривая их.

- В ноге хрустнуло, - важно заявил Лисица с земли. – Это знак, Матей. Я чувствую здесь странные миазмы. Но не могу понять, откуда они идут.

- Миазмы? – спросил Честер. Он заморгал, силясь понять, что хочет сказать Йохан.

- Миазмы. Добра или зла? То мне неведомо.

Он бросил щепотку пыли через правое плечо и скороговоркой забормотал ересь, которую давно слышал от одного иудея, зажмурив глаза:

- Адонаи Элохим, Саваоф, Саваоф, Эммануил, каве канем, Господь мой, дай твоей верной рабе нужный знак, чтобы увидеть невидимое и услышать несказанное!

Напуганная чумазая девчонка перекрестилась, но подошла ближе, оставив ведро на пороге. Когда Уивер услышал беглую латынь в словах Лисицы, - берегись обмана, - лицо его прояснилось, но он тут же вновь нахмурился.

- Что ты видишь, баба? – спросил он недовольно. – Опять на тебя нашло, ведьма!

- Не мешай мне, данцигский пес. Здесь кто-то попал в беду, но я не могу понять – кто.

Он повел головой, не вставая, и остановился взглядом на служанке.