Граница

Когда память Джефферсона начинала ему изменять, его любовница-горгона подкидывала ему свеженькие воспоминания. Любовные похождения двадцатилетней давности вставали перед ним столь живо, словно происходили сейчас, и он погружался в горячечные области сексуальных фантазий, а она в это время ласкала его жезл, сучила его в ладонях, словно хотела проверить крепость материала, из которого он сделан. Вдруг снова мгновенно менялся кадр, и вот она перед ним совершенно раздетая, крепко жмется к нему своей не вполне человечьей плотью. Набравшись смелости, он заглядывал ей в лицо и, замечая там в желтом свете горящих свеч какие-то незваные тени, быстро отводил взгляд, но она без устали продолжала питать его прошлым, в котором перед ним вереницей проходили образы сладострастных оргий, сцены, происходившие в стенах бесчисленных мотелей и меблированных комнат, а порой и где-нибудь в укромной комнатушке стрип-клуба. Она возвращала ему тот мир, который он сам для себя создал и гордился своими достоинствами и победами, гордился умением по своей прихоти вертеть любой особью женского пола. Гордился способностями и качествами, даром полученными им от Бога, гордился своим красноречием и своей неординарной личностью, гордился, гордился и гордился, так и раздувался от гордости, рискуя лопнуть.

Жаркое пламя страсти охватило его. Она захотела его поцеловать, но толком не знала, как это делается, рот разевался сам по себе, а в остальном лицо было пустой маской, но он старался об этом не думать. Ни в коем случае нельзя было думать о том, что это взгромоздившееся на него верхом существо – не человек… И… о-о! о-о! – мыслями он переносился обратно в наполненный паром душ в мотеле со студенткой-немкой по имени Яна, приехавшей учиться по обмену, которая примчалась сюда как ненормальная на подержанном джипе, сгорая от желания… И снова что-то мягкое, влажное и бормочущее окутало его и унесло прочь.

Теперь он добрался-таки куда надо и принялся самозабвенно трамбовать ее, как делал со всякой нормальной бабой, прокладывая дорогу к последнему, судорожному, освобождающему взрыву. Внутри у нее было влажно, и в лихорадочно-возбужденном мозгу мелькнула мысль, что и это фальшивка, такая же фальшивка, как и все остальное, небось какая-нибудь искусственная смазка, разработанная у них там в лабора… но тут он снова был брошен в пучину воспоминаний и теперь рассматривал родинку в форме кошачьей лапы на левой груди блондинки по имени Джорджия Мей, которая когда-то работала в его банке в городе Литтл-Рок.

Джефферсон перевернул ее в постели… или это она его, трудно сказать, кадры сменялись быстро… вошел глубоко, и она тихонько зашипела. Он продолжал долбить ее изо всех сил, а сознание его продолжало погружаться в воспоминания о прежних любовных игрищах. Он был вынослив и способен проделывать это сколь угодно долго, пока сам не решал, что обоим достаточно; любовью это назвать было нельзя, ибо, с кем бы он ни был, это всегда было завоевание, победа над чем-то или кем-то, похвальба, обслуживание, самолюбование; именно это заставляло его с легкостью переходить от одной к другой и так далее. Здесь он тоже получал извращенное удовольствие оттого, что звездная девка восхищается им.

А потом, как это иногда случалось, едва Джефферсон глубоко погрузился в недра своей горгоны-любовницы, что-то горячее и мясистое крепко схватило его там, в этих влажных глубинах. Его охватили дрожь, смятение, ужас, но все быстро прошло, когда он увидел себя в крепких объятиях маленькой азиатки-стриптизерши по имени Киттен, от которой вечно пахло горящими листьями. И потом уже, как иногда происходило в самый разгар их свиданий, некие тонкие щупальца поползли по его бедрам и крепко охватили сзади, но он смежил глаза и полностью отдался воспоминаниям, которые она подкидывала ему; однако, даже мысленно пребывая в спальнях прошлого, Джефферсон чувствовал, как его партнерша словно расползается по швам и какие-то твари выползают из ее фальшивого тела, змеями обвиваясь вокруг него.

Это ощущение не могло заглушиться никаким, даже самым ярким, самым упоительно-возбуждающим из предлагаемых ею воспоминаний. Но она все равно продолжала накачивать его сознание утонченными опиатами его собственного изготовления, а в это время одно щупальце обвилось вокруг основания его яичек и стянуло их, а другое принялось игриво щелкать по ним, в то время как глубоко внутри ее та горячая и мясистая штука крепко сжала его жезл, раз… два… на третий раз он увидел себя с одной блондинкой-потаскухой по имени Мэриголд, которая нагишом сидела на кровати и на расстроенной гитаре наигрывала «Зеленые рукава».