Дак вскочил и похлопал меня по плечу.
— Мне нравятся такие парни, как ты, Лоренцо. А насчет гонорара не беспокойся — мы о тебе позаботимся.
— Отлично, шеф, — добавил он, резко сменив тон. — Увидимся с вами утром, сэр.
Но одно влечет за собой другое. Ускорение, с которым мы двинулись после появления на борту Дака, означало лишь, что корабль менял орбиту на более удаленную от Марса, где было меньше шансов встретить специально посланный агентствами новостей челнок с корреспондентами. Я проснулся в невесомости, принял пилюлю и заставил себя проглотить завтрак. Почти сразу же после этого в мою каюту вплыла Пенни:
— Доброе утро, мистер Бонфорт.
— Доброе утро, Пенни. Есть новости? — Я кивнул в сторону комнаты для гостей.
— Нет, сэр. Все то же. Поклон от капитана. Он спрашивает, не затруднит ли вас пройти в его каюту?
— Конечно нет.
Пенни проводила меня Дак сидел, зацепившись пятками за стул, чтобы не улететь. Родж и Билл были пристегнуты к койкам.
Бродбент огляделся и сказал:
— Спасибо, что прибыли, шеф. Нам нужна ваша помощь.
— Доброе утро. Что случилось?
Клифтон ответил на приветствие как обычно, — с достоинством, но почтительно и назвал меня шефом. Корпсман небрежно кивнул.
— Чтобы с блеском закончить работу, — продолжал Дак, — вы должны еще один раз появиться на публике.
— Что? Я думал…
— Секундочку. Все ждут, что сегодня вы выступите по всепланетной сети с большой речью, посвященной вчерашним событиям. Я думал, Родж захочет отменить выступление, но Билд говорит, что речь готова. Вопрос в том, сможете ли вы ее прочитать.
Воистину, самые большие хлопоты доставляет не кошка, а ее котята.
— Где прочитать? В Годдард Сити?
— О нет, прямо в вашей каюте. Мы передадим ее на Фобос, оттуда она попадет на Марс и в большую сеть Новой Батавии, потом в земную сеть и, наконец, будет отправлена на Венеру, Ганимед и дальше. В течение четырех часов ее примет вся Солнечная система. Но вам не придется и шага сделать за пределы кабины.
Большая сеть — какое искушение! Я никогда не выступал по ней, если не считать одного случая, когда пьеса с моим участием была урезана до такой степени, что лицо Великого Лоренцо оставалось на экране в течение всего лишь двадцати семи секунд. Но участвовать в передаче, полностью посвященной мне…
Дак подумал, что я собираюсь отказаться, и добавил:
— Не будет никаких сложностей. У нас есть оборудование, позволяющее произвести запись прямо на «Томми». Мы можем предварительно сами все просмотреть и при необходимости вырезать лишнее.
— Ладно. Текст у вас, Билл?
— Да.
— Дайте мне его просмотреть.
— Зачем? Ты получишь его своевременно.
— Разве это не он у тебя в руках?
— Он.
— Тогда дай мне почитать.
— Ты получишь его за час до записи, — с досадой ответил Корпсман. — Такие вещи лучше идут экспромтом.
— Экспромт требует тщательной подготовки. Билл, это моя работа, я знаю, что говорю.
— Вчера на взлетном поле ты прекрасно все проделал без репетиции. Я хочу, чтобы и здесь ты действовал так же.
Чем больше Корпсман упирался, тем сильнее пробуждался во мне властный дух Бонфорта. Думаю, Клифтон заметил, что я вот-вот взорвусь. Он примирительным жестом поднял руку и сказал:
— Билл, ради Святого Петра! Дайте ему речь.
Корпсман фыркнул и бросил мне пачку листов. В невесомости они не упали на пол, но из-за сопротивления воздуха разлетелись в разные стороны. Пенни собрала их, сложила по порядку и протянула мне. Я поблагодарил ее и, не сказав больше ни слова, стал читать.
На беглый просмотр речи мне понадобилось примерно столько же времени, сколько нужно, чтобы прочитать ее вслух. Наконец я закончил и огляделся.
— Ну? — спросил Родж.
— Примерно пять минут посвящены церемонии усыновления. Остальное — аргументы в пользу политики экспансионистской партии. В основном то же самое, что я слышал в речах, которые изучал раньше.
— Да, — согласился Клифтон, — церемония посвящения — это крюк, на который вешается все остальное. Как вы знаете, в ближайшее время мы собираемся форсировать вотум недоверия правительству.
— Я понимаю, вы не можете упустить случай лишний раз ударить в барабан. Все хорошо, но…
— Что «но»? Что вас беспокоит?
— Соответствие образу. В нескольких местах надо использовать другие слова. Это не его манера выражаться.
Корпсман взорвался и стал говорить вещи, не предназначенные для дамских ушей. Я холодно посмотрел на него.
— Послушай, Смит, — немного успокоившись, продолжил он, — кто лучше знает, как выражается Бонфорт? Ты? Или человек, писавший ему речи последние четыре года?
Я постарался сдержаться, ведь в его словах была доля истины.