Гражданская поэзия Франции

3

Он рухнул. И цепь на Европу иная надета.
В далеких морях, за туманами высится где-то
Обломок изверженной лавы, ужасный утес.
Ошейник, и гвозди, и молот на остров принес
Рок, старый тюремщик, схватил похитителя молний,
Привел на скалу, невеселое дело исполнил
И бешеным хохотом радость врагов вызывал,
А коршун английский великое сердце клевал.
Величье померкло, и блеск не слепил уже очи.
От раннего утра до самого сумрака ночи
Всегда одиночество, серость, темничный позор.
Здесь красный тюремщик, там сизый морской кругозор.
И голые скалы, и скука, и дикие чащи,
И парус летящий не ближе надежды летящей.
Лишь волны рыдают да ветер поет о былом.
Прощай, белый конь с королевским горбатым седлом!
Прощай, боевая палатка с узором пурпурным!
Не бьют барабаны, нет нужды в их вызове бурном,
Не лягут простертые в страхе пред ним короли.
Часы императорской славы навеки прошли.
Стал Наполеон Бонапартом, — такая же мука
Бывала для римлян стрелой из парфянского лука.
Он грезит угрюмо — Москва в его грезах горит, —
Но «встать» или «смирно» английский капрал говорит.
А сын у чужих королей, а жена у другого.
Как боров по брюхо в грязи, в передряге торговой
Сенат, обожавший его, оскорбляет его.
Вот берег морской — все уныло, голо и мертво.
По тропкам, крошащимся в черную бездну морскую,
Он бродит, и грезит, и жаждет свободы, тоскуя.
Глаза, ослепленные битвами прежней поры,
Скользят вдоль прибоя, вдоль неба и дикой горы.
И мысли теряются, ждут перемен, приключений.
Величье и слава померкли, но в чем их значенье?
О нем позабыли летящие в небе орлы.
Тюремщики компас украли. И в обществе мглы
Навеки остался он, больше отсюда не выйдет.
И вот, задыхаясь, он смерть неизбежную видит.
И смерть вырастает все выше и выше в ночи,
Как утро холодное, шлет ледяные лучи.
И узник кладет на постель свою славную шпагу:
«Сегодня конец. Я с тобою, любимица, лягу».

Он серым плащом, как когда-то в Маренго, прикрыт.

От Нила до Рейна все реки рыдают навзрыд,
Склонились над узником славным могучие реки.
Душа еле держится. «Вот и свободен навеки!
Победа верна мне. Орлы, как бывало, парят».
Но шарит по комнате смутно блуждающий взгляд,
И он замечает, что в черством своем недоверья
Вошел англичанин и ждет у незапертой двери.
Тогда великан, что раздавлен пятой королей.
Кричит: «Это было последнею пыткой моей?
Господь, ты покончил со мной? Это смертная рана?
И смертная кара?» И голос ответствует: «Рано!»

4