Грехи отцов наших и другие рассказы

– По-моему, эта группа распалась, – ответила Вероника. – Несколько лет мы вели предварительные исследования, но начальство решило, что работы по совместимости микробиот обещают больше.

– Понимаю, – с улыбкой кивнула Мона. – Принесите мне хотя бы то, что у вас есть по трансляции. Не обязательно все материалы.

– Все будет у вас. Что-то еще?

– Пока нет, – ответила Мона, и Вероника скрылась за дверью.

Срывающийся плачущий голос доктора Кармайкл преследовал Мону со дня приема. Бирьяр занимался только инцидентом, угрозой, или какими там эвфемизмами они с Оверстритом прикрывали случившееся. Преступниками и террористами, полагавшими, что Лаконии можно или должно сопротивляться. Угрозы, прозвучавшие в первый же день прибытия «Нотуса», тревожили Мону, но с ними она ничего не могла поделать. А здесь могла.

Отчеты упали в систему через несколько минут, и с ними – записка Вероники, предлагавшей принести из комнаты отдыха чаю и яблочный кекс. Мона письменно поблагодарила, но отказалась. Дружелюбие и заботливость полагались Веронике по должности, но Моне не стоило труда держаться с ней любезно.

Отчеты по работе доктора Кармайкл оказались, как и ожидала Мона, предварительными. И результаты не так впечатляли, как ее пытались убедить. Однако работа была хорошая, основательная. На Лаконии доктора Кармайкл щедро снабжали бы аппаратурой для опытов. Может, и снабдят, если Мона добьется ее перевода домой. Ее немножко щекотала мысль, что стоит ей вмешаться, и застопорившаяся карьера пойдет на взлет.

Группу по совместимости микробиот, которой передали финансирование, возглавлял широколицый мужчина, кареглазый, с редкими, как туман, волосами: доктор Гровер Балакришна с Ганимеда – одного из старейших и наиболее уважаемых агрикультурных центров системы Сол. Суть его проекта состояла в том, чтобы, варьируя эволюционное давление, создать почвы, пригодные для обоих древ жизни – оберонского и солнечного. Начать с нескольких сотен образцов смешанной микробиоты и отбирать наиболее успешные. Несколько дюжин итераций, и давление отбора сделает свое дело.

Это все висело в воздухе. И, на ее взгляд, воспроизводимых результатов скорее стоило ожидать от работы доктора Кармайкл. Что вовсе не означало заговора по подрыву проекта трансляции аминокислот. Могло быть просто неудачным решением. Мона вернулась обратно, к докладам финансового комитета. На то, чтобы найти главную улику, у нее ушло все утро и половина дневной темноты.

Из недр договора по оплате патента, покрывавшего всю продукцию группы по совместимости микробиот, всплыло новое имя. Впрочем, для Моны оно было вовсе не новым.

В. Диец.

Вероника.

Мона перебирала материалы по всем существующим группам, и это имя всплывало снова и снова, по всем исследованиям. Вероника Диец отхватывала кусок от каждого открытия, сделанного на оберонских предприятиях «Кси-Тамьяна». Кусочки были невелики, но в общей сложности складывались в фантастическое богатство. Людей, случалось, убивали за меньшее, чем получала ее секретарь за месяц. И это не говоря о жалованье.

Мона снова зарылась в доклады, на сей раз разыскивая оправдания выплат. Может быть, Вероника оказывала исследователям услуги, которые стоили таких денег? Ничего не обнаружилось, кроме неизбежного вывода: если кто-то хочет чего-то добиться, пусть отстегнет Веронике Диец.

От звонка системы Мона вздрогнула. Голос Вероники из динамика звучал как обычно, с дружеской непринужденностью. Только обострившийся слух Моны распознал в нем фальшь карнавальной маски.

– Приветствую, доктор Риттенер. Я собираюсь в столовую. Вам что-нибудь захватить?

Мона сама удивилась, как ровно прозвучал ее ответ. Казалось бы, голос должен дрожать – от удивления, от страха или от гнева. Но она просто ответила: «Нет, ничего», – и отключила связь.

* * *

Бирьяр всего дважды видел казнь. В первый раз он был еще ребенком, а Лакония тех времен – дикой, а не цивилизованной планетой. Один из солдат, прибывших с первым флотом, допустил небрежность при вождении. Возможно, даже был пьян, хотя за давностью лет подробности забылись. Он сбил насмерть мальчика из первой научной экспедиции. За исполнением приговора наблюдал Дуарте, и всех обязали присутствовать.

Перед тем как виновного убили, Дуарте объяснил, как важна для всех дисциплина. Они располагали малыми силами и единственной системой, притока иммигрантов ждать не приходилось. Тогда ему этот довод показался странным. Если люди – такая редкая драгоценность, то убийство каждого из них – расточительство?

Позднее он понял тонкий расчет, окупавший эту жертву. Солдат умер быстро, и хотя его смерть не воскресила убитого, зато показала гражданским ученым, что Дуарте и его последователи дорожат их жизнями и жизнями их детей. Останься водитель в живых, объединение двух фракций осложнилось бы или даже стало бы невозможным.