Грехи отцов наших и другие рассказы

Перед ним оказался человек, с которым он лично еще не встречался: каштановые волосы, серьезный взгляд и родинка на щеке – как пятнышко гудрона. Бирьяр чуть не отшатнулся, пораженный всплывшим из подсознания образом, объяснявшим это пятнышко, и вдруг развеселился, взглянув на мужчину со странным удовольствием.

– Заместитель Болчек, – сказал он. – Наконец-то я вас вижу воочию.

Глаза Болчека чуть заметно округлились.

Он мгновенно спрятал удивление за улыбкой, они пожали друг другу руки, и Бирьяр перешел к следующему. Болчека эта встреча должна была убедить, что он важен для нового губернатора. Так выстраивались добрые отношения с местными властями, фундамент лаконской власти над Обероном. А Бирьяру встреча напомнила их с женой тайную шутку, но ее он не собирался обнародовать. Это для них с Моной.

«Это лучше работает, когда вовлекаешься в процесс», – сказала она тогда. Он должен вовлечься в процесс правления Обероном, и это особенно важно в той части, которая тяжелее дается.

Машина ожидала его на краю плаца, чтобы отвезти в офис. Когда Бирьяр нырнул в салон, майор Оверстрит влез следом и уселся напротив. Его бледное голое лицо блестело от пота.

– Как вы себя чувствуете, сэр?

– Прекрасно, – сказал Бирьяр. – Голова побаливает.

– Встряска, – заметил Оверстрит.

– Что?

Машина тронулась, прохладный воздух, словно из вентиляции «Нотуса», коснулся лица и проник в ноздри. Бирьяр отметил, что здесь не воняет Обероном, и с ужасом подумал, что в конце поездки придется вновь окунуться в этот запах. Умнее было бы отдаться здешнему гнусному воздуху целиком. Перерывы только затянут акклиматизацию.

– Здесь это называют встряской, сэр. Обычное дело для новичков. Четырехчасовой цикл плохо совмещается с нормальными циркадными ритмами. Раздражительность, головные боли… У некоторых через месяц возникает головокружение, продолжающееся несколько суток. Просто наш мозг приучается к новым условиям.

– Приятно слышать, – сказал Бирьяр. – Вас это тоже беспокоит?

– Да, сэр, – признал Оверстрит. – Но я ожидаю, что скоро пройдет.

Улицу заливали настоящие сумерки. Конец дня, начало вечера. По-хорошему, Бирьяру стоило бы прилечь до ночного рассвета. Если бы просто уснуть, чтобы организм решил, будто проспал двенадцать темных часов подряд… Тоска по отдыху удивила Бирьяра. Он и не подозревал, как устал.

– Человек с металлической рукой. – Оверстрит произнес эти слова как заголовок доклада. Не вопрос и не утверждение, а метка, обозначающая содержание нижеследующего. – Он известен в местном криминальном полусвете под несколькими именами, но досье на него в местной правоохранительной системе отсутствует. Известных счетов тоже нет, хотя, судя по жетону, которым он пытался вас подкупить, он имеет доступ к значительным суммам из неустановленных источников.

– Откуда он?

– Информации о его прибытии в базе данных нет.

– Что же он, в грязи самозародился? – резче, чем собирался, спросил Бирьяр.

Оверстрит пожал плечами.

– Я вынужден предположить, что местные базы данных, мягко говоря, неточны, а еще вероятнее, подвергаются постоянным правкам.

Бирьяр откинулся на сиденье. На улице играла в футбол молодежь, безопасники заорали ребятам, чтобы разошлись, пропустили машину. Бирьяр присмотрелся. Длинноногие, долговязые. Может, астеры. Или просто подростки. Любой из них мог оказаться сепаратистом и террористом. Все они могли. На миг ему подумалось, что безумием было даже высаживаться на планету. Здесь нет безопасных мест. И быть не может.

– Он не какой-нибудь гений преступного мира, – продолжал Оверстрит, когда машина двинулась дальше. – Просто у него была фора. Мы его выследим.

– Этого местной полиции не сдавайте. Пусть погостит у нас, пока мы не разберемся, как он обошел наши барьеры безопасности.

– Понимаю, – сказал Овестрит. – Значит, без формального ареста.

– Пусть сперва поможет пересмотреть наши меры безопасности, а потом уж подумаем, – распорядился Бирьяр и, помолчав, добавил: – Он говорил с моей женой.

– Да, сэр. Понимаю.

Территория теперь хорошо охранялась. Часовые, лаконцы в силовой броне, стояли на подходах и на крыше. От их присутствия Бирьяр что-то утратил. Он, рука власти Дуарте, должен воплощать собой уверенность и неизбежность. А стоявшая на виду охрана выдавала его озабоченность, то есть слабость, но и заставить себя отказаться, освободить людей для других обязанностей он не мог.

Пройдя в личные помещения, Бирьяр расстегнул воротничок. После прибытия он произвел в губернаторской резиденции кое-какие перемены. Из лаконского дома они привезли не многое, но то, что было, служило предметом гордости. Портрет Моны на вручении ордена за службу Лаконии в раме на передней стене, куда падал свет. Глиняная статуэтка – Бирьяр передает ей обручальный подарок. Оттиск выведенного каллиграфическим почерком изречения верховного консула Дуарте – «Дисциплина – усилием, добродетель – сама собой» – на золотом листе.