Грехи отцов наших и другие рассказы

Второй была молодая работница, нарушившая пропорции цементной смеси при закладке фундамента одного из столичных зданий. Никто не погиб, но эта ошибка, если бы ее вовремя не обнаружили, могла привести к сотням смертей при обрушении здания. Дуарте провел церемонию – опять же с обязательной явкой – таким образом, чтобы каждый осознал серьезность проблемы и горестную необходимость отослать девушку в Боксы. Ее смерти Бирьяр не видел, но до сих пор помнил, как она, вся в слезах, просила прощения у общества.

Малочисленная и чистая Лакония выступала против многолюдных и развращенных систем. Подобно спартанцам, чье имя они носили, лаконцы суровостью к себе выковали железную дисциплину, которая вела к победам и доказывала посторонним искренность их убеждений.

Жестоко, но необходимо.

Сейчас присутствующие на плацу лаконцы стояли по стойке смирно, воплощая неколебимую твердость империи. Бирьяр занимал почетное место впереди собравшихся.

– Я приношу извинения, – сказал заключенный, – за позор, который я навлек на товарищей. И за вред, причиненный моему командованию и верховному консулу.

Солнце било Бирьяру в глаза, рубашка липла к спине от пота. Пистолет тяжело оттягивал кобуру, словно кто-то непрерывно трогал его за бедро, добиваясь внимания. Местных собралось неожиданно много. Кое-кто из сотрудников новостей, но большей частью зеваки и туристы, привлеченные зрелищем казни, как любым редким событием.

Заключенный – рядовой, занимавшийся логистикой и снабжением, – сбыл фармапринтер с двумя коробками реагентов из медобеспечения «Нотуса» местному уголовнику для производства нелицензированных наркотиков. Местный находился сейчас в оберонской тюрьме, и в случае осуждения ему полагалось два года за уход от налогов. Процесс обещал быть затяжным. Лаконский сообщник умрет до ужина.

Заключенный понурил голову. Охрана подвела его к ступеням невысокого помоста. Он встал на колени. Нос Бирьяра, уже почти не чувствительный к навозному запашку Оберона, сейчас уловил прилетевшую с ветром зловонную волну. Ему в этом почудился комментарий. Традиция, насколько она успела сложиться, позволяла отдать приказ любому из старших по званию, но ради символичности этим офицером должен был стать губернатор. Непосредственная начальница заключенного, с которой Бирьяр был бегло знаком почти десять лет, стояла на помосте с личным оружием в руке.

Бирьяр под отрывистые сухие удары барабана шагнул вперед, встретил ее взгляд и кивнул. Он был готов увидеть слезы в ее глазах, но лицо женщины осталось бесстрастным. Чуть помедлив, она кивнула в ответ, развернулась и выстрелила в затылок осужденному. Выстрел прозвучал на удивление тускло. Барабан замолчал, медик подошел удостоверить факт смерти.

И все. Бирьяр, не забыв представить свой самый удачный профиль, повернулся к местным корреспондентам. Толпа, судя по всему, была шокирована. Вот и хорошо. Государственное насилие и должно шокировать. Это делается ради внушения, и жаль было бы, если бы жертва пропала даром. Он постоял так достаточно долго, чтобы новости получили хорошие кадры, после чего повернулся к лаконским военным. Ему хотелось вернуться в кабинет, выпить холодного джин-тоника и посидеть с закрытыми глазами, пока не уймется головная боль.

Большинство из стоящих здесь в лаконской голубой форме прибыли вместе с ним на «Нотусе», но вот Сайет Клингер представляла Ассоциацию миров, а оделась и одела своих сотрудников в цвет с мундиром Бирьяра. Почти тот же оттенок, и покрой похож. Не лаконские мундиры, но нечто, рифмующееся с ними. Она обратила к подошедшему Бирьяру серьезное лицо.

– Весьма сожалею, сэр, – сказала она. – Понимаю, как это было тяжело для вас.

Он знал, что должен ответить: «Верховный консул требует дисциплины». Фраза должна была легко слететь с языка, но на ум первой пришла другая: «Почему вы так уверены?»

Клингер знала о нем не больше, чем ей рассказывали о Лаконии. Она проявила бы такое же сочувствие к любому, кто оказался бы на его месте. И он обращался бы с каждым, играющим ее роль, так же как с ней. Они друг для друга не люди. Они роли. Все это был этикет, и фальшь ситуации угнетала Бирьяра.

Он кивнул ей:

– Верховный консул требует дисциплины.

И она уважительно отвела взгляд. Формальности выполнены.

Он прошел через угрюмую толпу, узнавая каждого и узнаваемый всеми. Формальности. Все это формальности. Тени сдвигались вслед за несущимся по небу солнцем, создавая ощущение, что он провел здесь не один час, а надо было еще кивать, поддерживать беседу, говорить слова. Мертвеца уволокли в утилизатор, медики ушли.

Странным и в чем-то несправедливым казалось Бирьяру, что местный вор останется жить и, может быть, даже выйдет на свободу. Лаконцы придерживаются более высоких стандартов, и отклонение от них требует более строгого наказания, и все же его это волновало. Или хотя бы обеспокоило на минуту. Может быть, если отдохнуть и как следует поесть, это пройдет. Лица начали сливаться, он переходил от одного человека к другому, пока не перестал понимать и интересоваться, с кем разговаривает.