Григорий Распутин. Могилы моей не ищите

– Слушай меня, Алешенька, и ничего не бойся, – Григорий Ефимович опускался на колени перед лежащим на кровати цесаревичем и начинал быстро говорить: – Стану я, раб Божий, благословясь, пойду, перекрестясь, из избы во двери, из двора в ворота, в чистое поле в восток, в восточную сторону под красное солнце, под млад месяц, под частыя звезды, под утреннюю зорю, к Окияну-морю; у Окияна-моря, на крутом берегу лежит Латырь-камень, на Латыре-камне церковь соборная, в церкви соборной злат престол, на злате престоле сидит бабушка Соломония, Христа повивала, шепоты, ломоты унимала, болезни, порезы и посеки, от удару и от укладу и булату унимала и запирала. Как из Латыря-камня ни воды, такожде из раба Божия Алексия ни руды, ни болезни, из курицы ни молока, из петуха ни яйца, не из раба Божия Алексия ни руды; как Илья-пророк иссушил реки, источники, такожде бы у раба Божия Алексия твердо утвердились…. Руда, заключись в море; ключи на небесах, замки достану, эти ключи и замки святыми молитвами запру и укреплю посеки и удары, во веки веков, аминь. Дерно, дернись, рана, вместо жмись, не от кости руды, не от камени воды; стань, кровь, запекись гуще густого клею. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!

Императрица Александра Федоровна с дочерьми Ольгой, Татьяной, Марией и Анастасией.

Фото из архива Анны Вырубовой. Около 1908–1909

Затем, поднявшись с колен и наклонившись к матери больного ребенка, которая лежала тут же, рядом с ним, произнес полушепотом:

– А теперь, голубушка, повторяй за мной – стоит ступа железная, на той ступе железной стоит стул железной, на том стуле железном сидит баба железная, и прялица у ней железная и веретена у ней железные; прядет она кужель железной; и зубы, и глаза железные, и вся она в железе. И подле той ступы железной стоит ступа золотая, и на той ступе золотой стоит стул золотой, на стуле золотом сидит девица золотая; и зубы золотые, и вся в золоте, и прялица у ней золотая, и веретена у ней золотые; прядет кужель золотой. Ой еси ты, девица, дай ты мне иголку золотую зашить и запечатать всякие раны кровавые, шепотные и болезни, и всякую язву от всякого человека, и от мужика, и от женки, от отрока и от отроковицы, от чернеца и от черницы…

Императрица Александра Федоровна у постели Царевича Алексея.

Около 1916

– …от отрока и от отроковицы, от чернеца и от черницы, – эхом вторила женщина, боясь пошевелиться, страшась повернуть голову и посмотреть на сына.

– Спит он, матушка, спит.

Распутин распрямлялся и начинал прохаживаться по комнате, подбоченясь, словно собирался пуститься в пляс: поводил плечами, вперед ноги выкидывал в полуприсяде, подмигивал, поплевывал на ладони.

Да и пускался в пляс наконец, припевая протяжно:

А на море-океяне,
А на острове Буяне
Стоит светлица.
В той светлице
Живут три девицы.
Одна ниточку готовит,
Вторая иголочки подает,
Третья кроваву рану шьет.
Ты, конь, не рыж,
Ты, кровь, не брыжь,
Ты, конь, не карь,
Ты, кровь, не кань!
Ах!
И сидит царица – душа девица
Под райскими дверями,
И кровь унимает,
И раны заживляет.
Так у раба Божьего Алексия
Кровь не бежит,
Рана не болит!

На этих словах мальчик начинал стонать во сне, ворочаться с боку на бок, но вскоре затихал, и на его лице появлялась улыбка.

Император Николай II c детьми в Царском Селе.

Фото из архива Анны Вырубовой. Около 1912–1913

Императрица Александра Федоровна с детьми.

Фото из архива Анны Вырубовой. Около 1908–1909

А Григорий Ефимович тут же и замирал в полном изнеможении. Еще какое-то время он исходил судорогами, а потом, обмякнув совершенно, как подкошенный валился на пол и затихал, свернувшись калачом, разве что бормоча себе под нос: «Как мертвый человек не слышит раны на себе, когда секут и режут его, так бы не слышал раб Божий Григорий раны на себе и железа на себе, как начнут резать его, ни из камня воды, ни из мертвого крови не будет вовек…»

И далее что-то неразборчивое, какие-то обрывки фраз и слов, букв и звуков, вздохов и хрипов доносились. Наверное, думал, что разговаривает сам с собой, а на самом деле он завывал.