– Да как же не знать-то, Григорий Ефимович, это же Акулина Лаптинская, вы ее еще давеча хотели за воровство выгнать.
– Точно, хотел, – Распутин закрывает фотоальбом и кладет его на диван рядом с собой. – А ведомо ли тебе, откуда она взялась в нашем доме?
– Нет, неведомо, – c этими словами Катерина Ивановна наливает из самовара-«эгоиста» чай и подает чашку Григорию Ефимовичу.
Григорий Распутин с полковником лейб-гвардии Павловского полка Д.Н. Ломаном
(слева) и генерал-майором М.С. Путяниным (справа)Григорий Ефимович Распутин в селе Покровском со своими детьми Марией, Варварой и Дмитрием
Смотрит, как он начинает прихлебывать, шевелить бородой, выглядывать сычом из-под бровей, опускать усы в парное варево. Нависает при этом над чашкой так, что ее уже и не разглядеть. О существовании этой чашки можно судить лишь по высоко задранному локтю правой руки Распутина и каркающим глоткам.
На лбу выступает пот, и Григорий Ефимович вытирает его полотенцем, которое ему подает Катерина Ивановна, затем просит добавить ему немного кипятка.
Рассказ Распутина о Лаптинской звучит откуда-то из глубины этой полупустой курящейся чашки, из ее чрева.
Зачревовещал.
…несколько лет назад волею случая странник попал в убогий монастырек, что располагался в районе Охты, на окраине города. После Божественной литургии сестры, приметив подвижника, который исповедовался и причастился, а также ревностно участвовал в Богослужении, пригласили его разделить с ними трапезу. Он с благодарностью согласился. Благоговейная обстановка за столом, впрочем, была довольно скоро нарушена страшными криками, которые стали доноситься из сестринского корпуса, что примыкал к трапезной палате. Помыслилось, что такие иступленные вопли могут звучать только в аду. Постепенно их сменило хрипение и громкие стоны. Пораженный услышанным, странник спросил сестер, что это значит, хоть ответ он знал и сам – так мог голосить только человек, одержимый бесом – мог лаять, каркать, орать благим матом, выть. Настоятельница монастыря ответила, что это крики молодой, страдающей падучей послушницы, которую привезли в монастырь некоторое время назад, потому что врачи отказались ее лечить, найдя ее недуг неисцелимым.
Григорий Распутин с императрицей Александрой Федоровной, детьми царской семьи и гувернанткой.
Царское село. 1908
Старец Макарий, епископ Феофан и Григорий Ефимович Распутин.
Монастырское фотоателье. 1909
Распутин и его поклонники. В верхнем ряду
(слева направо): А.А. Пистолькорс (в профиль), А.Э. Пистолькорс, Л.А. Молчанов, Н.Д. Жевахов, Э.Х. Гиль, неизвестный, Н.Д. Яхимович, О.В. Ломан, Н.Д. Ломан, А.И. Решетникова. Во втором ряду: С.Л. Волынская, А.А. Вырубова, А. Г. Гущина, Ю.А. Ден, Е.Я. Распутин. В последнем ряду: З. Тимофеева, М.Е. Головина, М.С. Гиль, Г.Е. Распутин, О. Клейст, А.Н. Лаптинская (на полу).1914
Прервав трапезу, странник попросил немедленно отвести его к больной.
То, что он увидел в небольшой келье с зарешеченным окном, потрясло его.
На куче смрадного тряпья лежала совершенно растерзанная молодая женщина, имевшая вид умалишенной, – волосы ее было всклокочены и перемазаны какой-то дрянью, одежда изорвана в клочья, а сквозь дыры в ней виднелось исцарапанное до крови тело. Увидев странника, бесноватая вновь стала истошно вопить, изрыгая ругательства и богохульства, выть и гавкать густым мужским басом. Не имея сил встать на ноги, она каталась при этом по полу, извивалась змеей, загораживалась от чего-то невидимого и ужасающего, а потом вдруг смолкла, глаза ее закатились, изо рта пошла пена, и, казалось, что она потеряла сознание.
Узнав у настоятельницы имя одержимой, странник подошел к женщине и громко произнес:
– Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, встань, Акилина!
Бесноватая повернула свое изуродованное, окровавленное, покрытое синяками и подтеками лицо, открыла абсолютно мутные, пустые глаза свои и начала скалиться. Было видно, что она ждет следующего припадка, чтобы наброситься на странника.