Григорий Шелихов

надо... Не шуточное дело через океан благополучными перевезти людей,

самой царицей посланных, да и клади сколько! - с наигранной

беззаботностью обратился он к жене. - Без меня опять тебе доведется за

делами досматривать, как и что, учить тебя не буду, знаю - все в

наилучшем виде произведешь. Один наказ оставляю: ровно через месяц

вслед мне монахов этих под распоряжением Ираклия вырядишь, да и

Мимолетй с собачеей, с женкой, девками и прочих людей по списку,

оставлю реестр, еще скот и кладь...

Наталья Алексеевна во всех подробностях знала о соглашении между

мужем и их будущим - она хотела так думать - зятем, "всея Славороссии

генеральным архитектом", - как в шутку стал называть его Шелихов.

- Ложись опочивать, родной! - спокойно ответила она, ни о чем не

расспрашивая. - Будет день - будет и забота...

Глава четвертая

1

В конце мая, вслед за паводком на Лене, Шелихов в

восьмивесельном, проконопаченном мхом, легком паузке с мачтой и

парусом на случай попутного ветра двинулся в Охотск. Дело предстояло

нешуточное: в Охотске нужно было снарядить корабли, приготовить их к

намеченной в конце лета отправке в Новый Свет большой партии

поселенцев, мастеровых, промышленных да и прибывших из Петербурга

монахов-миссионеров и собачьей труппы бродячего канатоходца Миколетти.

Отъевшийся и отдохнувший Миколетти легко согласился на уговоры

Шелихова.

- Не обмани, Мимолетй, приезжай! Из-за океана богачом вернешься,

дочки в бобрах ходить будут. А для верности паспортишко мне отдай, в

Охотском, как прибудешь, назад получишь, - и, заметив укоризненный

взгляд Натальи Алексеевны, передал ей паспорт, сказав больше для нее,

чем для Миколетти: - Пустое! Здесь человеку он ненужный, а спросят,

скажешь - хозяину отдал.

После напутственного молебна, присев по обычаю перед дорогой под

образами, Григорий Иванович решительно встал и, отдав земной поклон

жене, сказал тихо:

- Благослови, Наташенька...

Наталья Алексеевна припала к плечу мужа лицом, подобным восковой

маске, и, забыв о присутствии служившего молебен архимандрита Иоасафа

и ревнительных к православию монахов, часто и мелко закрестила

кержацким двуперстным знамением склонившуюся перед ней любимую, теперь

такую седую и, казалось ей, слабую голову своего Гришаты.

- Будя, будя! - усмехнулся смущенно Григорий Иванович. -

Перепустишь во мне святости, святым до Охотского не доберешься и в

Охотском дел не справишь... Ираклий, архитект генеральный! - обернулся

Шелихов к грузину. - Гляди в оба, чтобы в сохранности довел караван,

людей и кладь. На тебя возлагаю, а в помощь тебе Мальцев, Максим

Максимыч, пойдет. Он мужик бывалый, тертый, слухайся его. Дело большое

и строгое!

Ираклий молча кивнул: слушаю, мол, и понимаю, выпрямился и

расправил сухие широкие плечи.

- Управишься! - подтвердил мореход и подумал: "В зятья выходит,

пускай к делу приучается". - Ну, счастливо оставаться и нас

дожидаться!

Шелихов вышел на крыльцо к своей молодец к молодцу подобранной

ватаге, разместившейся на полутора десятках двухколесных высоких

тележек, которые в Сибири, как и в степной России, зовутся "бедою".

По тяжкой дороге, прихотливо кружившей в диких горах Прибайкалья,

устремились на Качуг, первую пристань в верховьях Лены. Лена здесь

зачинается из горного ключа, в полутораста верстах от Иркутска.

Трудно себе представить, сколько мужества, сил, умения и

предприимчивости требовали эти каждую весну совершавшиеся вояжи

Шелихова и шедших за ним людей из Иркутска в Охотск для приема клади с

кораблей и отправления этих кораблей, которые связывали Россию с ее

мало кому известными заокеанскими владениями.

На Улахан-юрях* - Великой реке - русские люди появились лет за

полтораста до Шелихова и оседлали Лену на протяжении пяти тысяч

километров ее течения, имея самую примитивную технику: свои руки да

широкий уральской топор. Ценой неисчислимых жертв и усилий подчиняли

себе русские одну из самых больших рек мира, возникшую на месте

древнего Ангарского моря. Из года в год, от ледохода до ледостава, они

спускали свои утлые шняки на Лену и плыли. А плавать по Лене

приходилось с немалой опаской: после каждого половодья река капризно

меняла фарватер, этот фарватер загромождался несущимися по весне и

осенью в Ледовитый океан ледовым салом и стволами таежных великанов

кедров и сосен, подмытых и снесенных сибирскими непогодами в реку; на

сотни верст тянулись под Жигаловом и Усть-Кутом перекаты; "щеки"

отвесных скал на обоих берегах под Киренском сужались до того, что не

проскочишь, а посредине ко всему прочему еще злой камень "Пьяный бык"

и такие же "Ленские столбы" под Сыныяхтатом! Удивительно ли, что они,

эти русские люди, пройдя такой путь и подготовив себя к трудностям и

опасностям, смогли на своих без единого гвоздя собранных шнитиках

пересечь океан и одолеть необоримые сулои, непроходимые горные хребты,