Григорий Шелихов

ледники, вулканы и лесные дебри негостеприимного побережья Нового

Света? (* Якутское название Лены.)

Плавания по Лене и рассказы русских землепроходцев о

странствованиях по Камчатке и Чукотке открыли душе Шелихова еще тогда,

когда он был молодым и безвестным приказчиком сибирского туза

Лебедева-Ласточкина, прекрасные свойства русского человека - дерзателя

и натолкнули его на свершение великого подвига.

Шелихов и в зените своей славы любил плавать по Лене и

волновался, беспокоился за удачу каждого плавания

"Коль по Лене благополучны прошли, - все океаны и прочее одолеем,

- думал он, сходя с паузка на Якутской пристани в этот двенадцатый

свой вояж на Охотск, и не удержался, чтобы озорно не пошутить:

- Лена... - мореход сделал строгое лицо, - она баба хучь ладная,

да злая... Кто с ней уладится, тот и с чертовой бабкой уживет. Не

робейте, мужики, женитесь!

Ватага встретила шутку хозяина взрывом хохота. Работу морехода за

кормовым веслом на перекатах, между "щек" и под "столбами", люди

видели и вспоминали с одобрением.

Из Якутска, поднаняв проводников из надежных якутов, Шелихов на

местных малорослых, лохматых, но необычайно выносливых лошадках

тронулся в Охотск через тайгу и горные хребты. Он не захотел терять

время на передвижение вверх по течению Алдана, Майи и других больших и

малых рек, связывавших Якутск с охотским побережьем.

Обычно сибирские купцы-торговцы и господа чиновники пробирались в

Охотск, если имели в том нужду, на паузках вверх по сбегавшим с

Яблонового хребта притокам Лены - Алдану, Майе, Юдоме. Ватага нанятых

или согнанных по повинности храпов, из русского таежно-бездомного люда

и "немаканых" якутов и тунгусов, тянула паузок против быстрого течения

изо всех сил, хрипя и задыхаясь под лямками, закрепленными на голове и

груди. Крутой же водораздел между реками Юдомой и Охотой одолевали

волоком, спускали паузок с загорбков на охотской стороне и долго потом

перевязывали ветошью пораненные в буреломе ноги. Зато совсем иначе

чувствовал себя купец под охраной нескольких приказчиков и подручных

людей с ружьями или господин чиновник с солдатами. И тот и другой,

вальяжно отлеживаясь на палубе паузка, лишь постреливали временами

через головы яремных в померещившегося в прибрежной чаще медведя.

Чиновники ездили бесплатно, "по государственному делу", купцы же

платили гроши. Словом, и те и другие крови и поту людского брали

много.

Шелихов пренебрегал таким обычаем передвигаться, да и временем

всегда дорожил. И в этот раз посадил он ватаги на-конь да в телеги,

нанятые в дороге, и сам уселся - ноги до земли - на мохнатого буланого

жеребчика под якутским, бисером расшитым, с серебряными поковками

седлом. В защиту от страшнейшего врага в тайге - сибирского гнуса -

наготовил медвежьего сала с дегтем, сам обмазался и людям приказал

сделать то же.

- Не жалей дегтярки, мажься, душу и кровь сбережешь, а в Охотском

в бане отпаримся! - хохотал Шелихов. Под деготной раскраской он

уподобился в своем волчьем малахае всамделишнему лешему.

Проводники-якуты, нечувствительные к таежной мошке, боязливо

оглядывали людей ватаги, отыскивая за деготной маской знакомые черты

веселого купца и его товарищей.

Последний, самый трудный тысячеверстный переход прошел гладко. В

середине июня Григорий Иванович с ватагой спускался со взгорий к

Охотску. Убогий городок распластывался в низине между устьями рек

Охоты и Кухтуя и походил скорее на кучу больших черных раковин,

неведомо кем разбросанных на плоских болотистых берегах Охоты, чем на

сборище людских деревянных домишек.

В разговорах с большими людьми столицы, в бесчисленных докладных,

подававшихся в правительственные коллегии, в письмах к Баранову

Шелихов не упускал случая пожаловаться на "гнусность" и непригодность

этого единственного в его время выхода России в Тихий океан. Попадая

сюда по делам, он впадал всякий раз в отчаяние и от этого терял

присущее ему легкодушие и покладистое отношение к людям.

Порт Охотск - казармы, магазины и несколько служебных домиков,

построенных лет пятьдесят назад Витусом Берингом, - ежегодно

затоплялся рекой Охотою и ее соседом Кухтуем. С моря к порту вел узкий

фарватер, шириной в двести футов и в два с половиной фута глубиной.

Без крайней надобности корабли в этот порт заходить не отваживались.

Они отстаивались в четырех-пяти верстах от него на открытом рейде, где

грузились и разгружались, хотя и на рейде до конца июня, а иногда и

позже носились льды. Льды шли с 65^o северной широты, из Пенжинской и

Гижигинской губы.

Самый городишко Охотск - сотня черных, покрытых мхом и плесенью,

источенных дождем и ветрами бревенчатых домиков - благоразумно

раскинулся в трех-четырех верстах выше порта. Но и здесь все тонуло,

когда разливалась Охота и шли дожди. Тритон Охотск, пребывая в воде,

не имел питьевой воды. В страшные зимние стужи и ветры воду