На Лизу смотреть боюсь реально и не по-детски — угроблю же урода к ебеням.
— Никуда я с тобой не пойду, — доносится мне в спину голосом Криницына.
Разворачиваюсь на автомате, подхожу к нему и хватаю за шиворот.
— Гондурасам слово не давали. — И волоку его за собой на выход.
Выволакиваю козла в коридор и только тут вспоминаю, что звонка на пару вообще-то ещё не было, и здесь полно народу. Чёрт, засада. Смотрю по головам — слава яйцам, рост позволяет — но с огорчением констатирую факт, что нормально поговорить с уебоном пока не получится. Наверное, поэтому ощущаю жгучее желание волочь его прямо до пустыни Гоби и там, не марая рук, закопать в самом её центре.
А пока просто впечатываю эту тушу в противоположную стену, где тянется галерея окон, подхожу, втыкаю два пальца ему в печень и придвигаюсь ближе, чтобы не дать маневра для замаха.
— Ты чё творишь, чепушило? — шиплю ему прямо в его мерзкую рожу.
Ему больно, он хватается за мою ладонь и пытается отодрать пальцы, и всё это одной рукой — во второй у него портфель.
— Найк, если ты думаешь…
— Что я думаю, я тебе потом скажу. — Смешной, её богу. Надавливаю сильней и оглядываюсь по сторонам.
Мимо проплывает стайка девчонок, и нет бы всем им уставиться в свои телефоны, но как назло они все узнают меня и не сводят глаз, и даже пробуют улыбаться. Со психом отворачиваюсь.
Козёл корпит, терпит и не роняет свой портфельчик, который, кстати, до обидного напоминает те, которые обычно носят наши преподы. Не рановато ли Говннадию до такого саквояжика? Не порядок. Второй рукой хватаю его за шею и большим пальцем надавливаю на кадык.
Есть! Портфель хлопается о пол, а урод хватается и за вторую мою руку.
Вот теперь шоколадно. Можно и поговорить.
— Короче, баран, расклад такой. У тебя есть пара. Если к следующей перемене Лиза тебе не улыбнётся, у нас с тобой после занятий разговор будет один. Если улыбнётся — другой. Моргни, если понял.
Он, кажется, уже не дышит. Ничего, не подохнет. Когда меня учили держать пальцы в печени, я сам чуть не сдох.
— Ну?! — Нажимаю сильней на кадык, и он моргает. — Молодец. Орёл! — Зло хлопаю его по уху и отпускаю.
Он выдыхает. Его грудная клетка начинает ходить ходуном, как после пяти тысяч.
— А какое… тебе… дело.
Ого! Оно заговорило?! Вернулись вербальные функции?
— А какого хуя ты взял в свидетели ваших отношений весь поток?
Молчит и буравит меня взглядом. Но видно, что только в пол силы. Боится. Ну-ну, нам не привыкать.
— Да ладно… — одёргивает свою одежонку, — так и скажи… что тебе Горохова нра…
Чпок!
Не даю ему договорить и от души (терпеть только хуже. Проверено) вонзаю кулак прямо под левое ребро. Там до сердца далеко, а печень у него уже повреждена. Но дух из мудилы вышибает неслабо. Его складывает пополам — любо-дорого посмотреть.
— А тебя ебёт?! — Со звонким шлепком хватаю его за шею, как в ближнем бою и озираюсь по сторонам. Скоро должен подойти наш Генрих Михайлович, лектор по кредитованию. — Красиво пёрднул? — склоняюсь к самому уху мудилы. — Теперь осталось ответить за базар и кушать с маслом. Чуть позже скажу, где мы с тобой встречаемся после занятий. Зассыш, я тебе такую жизнь в Универе устрою, не жизнь, а существование. Будешь у нас умным фикусом.
Опять оглядываюсь и вижу препода, идущим по коридору с каким-то парнем.
— Пше-е-ел, — поднимаю и толкаю Говннадия к дверям. Он летит чуть ли не лбом, но хорошо, что не бреет носом пол. Поднимаю его портфельчик и несу следом.
Захожу после него в аудиторию и ни на кого не смотрю. На первой парте Лизы уже нет, ну оно и понятно, а дальше оно мне не надо, все и так хорошо знают, каким я могу быть волчарой. Бросаю портфель на место козла затем поднимаю с пола его же полосатый шарф и кладу рядом. Он сам, кстати, остановился в проходе другого ряда и осматривает помещение. Ищет Лизу? Пусть ищет. Его проблемы.
Прохожу и зло плюхаюсь на своё место. На нас с ним посматривают, но в упор изучать стесняются. Вижу, как гондон исчезает где-то в высоте аудитории, и туда же ему по столам передают его портфель с шарфиком.
Входит Генрих Михайлович, и начинается лекция.
— Найк, ты чего? — шепчет мне в ухо Лёвыч. — Если чего надо, так ты скажи. — Кладёт мне руку на плечо, поскольку сидит сразу за мной.
Я молча киваю и одобрительно хлопаю его по ладони.
А когда он её убирает, расслабляюсь и начинаю думать.
Ну вот загладит сейчас гондон своё дерьмо перед Лизой, попросит прощения или что они там делают эти Говннадии, я не знаю, а что дальше? Начнут общаться ближе, и она рассмотрит, какое он уёбище?
А если нет?
А если нет, значит не судьба. Пусть живёт девчонка, зачем ей такой как я? Хочет-то она его, а не меня.
А чего хочу я? Её? Не знаю. Вроде бы и да, но и чёрт, сука, я боюсь. Мать его так, но я действительно ссу. А вдруг чего не так сделаю? Я ведь не умею, с такими, как она, и могу траха захотеть так, что звёзды в глазах. А она…
Ну что же, если Лиза хочет Криницына, она его получит. Это я ей оформить в состоянии стояния. Говнодон мне для неё Луну с неба достанет в экологически чистой упаковке, и сказку наяву организует. Будет делать, что я скажу.