Гром и Молния

Нет, я действительно не понял, на кой такие сложности? Я не хочу Новый год встречать с её придурком. На кой мне впёрлось его общество. Да, возможно, он мой знакомый, и мы не будем чувствовать чужаками, и что? Это повод встречать с ним Новый Год? Он мне, что, лучший друг? Лёвыч? Может, я тогда взял бы Лизу и Льва и пошел бы с ними или в клуб, а потом на площадь, или куда-нибудь к ребятам из секции, а потом на площадь.

— Ну, я… мы с Лизой посовещались, и я попросила маму, чтобы она достала нам места в их ресторан при мэрии. Ну, ты знаешь там, маленький такой.

Знаю. У матери на работе есть огромный банкетный зал для тусовок, а есть маленький ресторанчик ни для кого. Там просто уютно и всё. Когда-то это заведение называлось «Молочный бар» или какая-то такая же хрень, а потом его взяли в аренду итальянцы.

— И?

— И там оказались места только на тридцать первое.

Возможно к своему стыду, я плохо разбираюсь, когда там у них аншлаг в этих пирушках, а когда выжженное поле, я больше могу сказать, когда в спортзале или качалке можно застать свободными «бабочку» или «скамейку».

— Наська, я не хочу с твоим гиббоном встречать Новый год.

— Он не гиббон. Вот увидишь!

— И сразу предупреждаю, если это Артемон, если он явится из своей Рязани…

— Это не Артём!

Я вздыхаю и опускаю плечи.

— Никиточка, ну что ты так заводишься. — Присаживается у моих ног сестра. — Если тебе так уж не понравится, мы только посидим, а потом вы с Лизой сможете уйти. А?

Молчу и думаю.

— Тут всего-то четыре дня осталось.

Да и правда что, чего я так завожусь. Ладно, Новый год похерян, я так понимаю, ну и хрен с ним. На каникулах я с Лизой оторвусь.

— Лиза знает?

— Спрашиваешь.

— Спелись.

— Угу. — Трясёт косичками Наська.

— Так, когда?

— Тридцать первого, в семь вечера, в ресторане «Луй».

Четыре дня пролетают довольно насыщенно и бешено. Я зорким глазом слежу за Лизой, не проболталась ли ей Наська о своём плейбое, но взгляд девушки чист и прозрачен, как води Байкала, никаких чёртиков или лисичек, поэтому я расслабляюсь, а мои кулаки предвкушают.

Кстати, о кулаках.

Хожу в спортзал каждый божий день. Чтобы потренироваться, а заодно сбросить то, что кипит в яйцах. Скоро меня выгонять начнут, но это ничего.

И в последний день года с утра отправляюсь туда же.

Сегодня Новый год. Нужно что-то делать с собой. Как-то решиться поцеловать Лизу. И кажется, я уже почти готов. Поцеловать. Чёрт и почему она не встретилась мне в пятнадцать.

Или в сорок.

Хотя, нет, спасибо не надо. У неё тогда уже наверняка муж за плечами и всё, что из него вытекает.

Ладно. Впереди каникулы, а война план покажет.

Приезжаю домой около четырёх, а там никого. Мать опять уехала поздравлять какой-то не то интернат, не то больницу, а Наська умотала к Сашке «делать причесон».

Надеваю свой тонкий бежевый джемпер, а под него голубую сорочку с тонким шнурком под воротник и где-то около пяти заезжаю сначала за ней.

Странный видок, надо признать. Какие-то две кучки волос, лепёшечки, по бокам головы.

— Не смотри на меня так. Это гульки. Гули. Знаешь такие? — недовольно зыркает сестра.

— Впервые слышу. На Мики Мауса похожа.

— Тебе не нравится?

— Нет. Садись. Поехали.

— У, вредина.

У неё под дублёнкой какой-то тёмно-синий, довольно красивого цвета костюм с брюками. Мне нравится и вроде бы криминала нет — всё закрыто, спрятано и не выпирает во всех этих женских местах.

Едем за Лизой.

Всю дорогу перебираю в голове варианты комплиментов. Не хочется говорить банальности типа: «Ты прекрасно выглядишь».

И когда она выходит из подъезда, я забываю вообще весь русский язык нахрен.

У неё точно такая же причёска, как у Наськи. Те же самые две лепёшечки. Гули, да? Я уже забыл название. Из головы вылетело. Матерь божья, как же ей идёт. Мне очень нравится.

Затем опускаю взгляд дальше вниз по её фигуре и забываю вообще себя — на ней точно такой же костюм, как на моей сестре, только приятного горчичного цвета. Одно мне не нравится — он всё скрывает. Ничего не видно, ни в каких местах не обтягивает — ну и есть ли в жизни справедливость!

— Ты — это лучшее, что я видел в своей жизни, — говорю ей совершенно искренне, и она покрывается румянцем. А её покрасневшие щёчки, если вы не забыли, это моя погибель, как личности, мужчины, человека и хомо сапиенса. Этот нежный оттенок хоронит меня намертво под своим тонким слоем.

— О! А мне сказал, что это полный отстой и убожество. — Высовывается из окна машины Наська.

Личико Лизы обескураженно вытягивается.

— Это я от восторга неправильно выразился. Анастейша, сгинь. — Открываю дверцу для Лизы.

— Угу. От восторга он, как же. Привет, Лиза.

Едем к зданию мэрии.

— Сейчас… сейчас он подойдёт, — сжимает кулачки Наська, после того, как мы выходим из машины. — Не заходите без него. Он написал, что уже на подходе.

Очень не хочется материться в такой день, в такой обстановке, но, видимо, придётся. Нет, а как нормально тут стоять морозить Лизу из-за какого упыря. Топчусь на месте вокруг своей оси и уже хочу послать придурка за облака, как вижу спешащего Лёвыча. И вроде бы как друг направляется ко мне.