Старательно держу голову навесу напротив него. Мои волосы падают и скрывают нас за своей нестройной пеленой. Очень надеюсь, что ему это не противно. Никита смотрит мне в глаза уже с какой-то поволокой и молчит. Он так близко, и это так приятно. От него настолько вкусно пахнет, что хочется облизать ему лицо, как леденец. Да и слова мне не нужны, мне нужен он. Хочется, чтобы он показал, что я ему нужна, что он хочет меня, что видит во мне девушку, что я для него желанна и, может быть даже, любима.
— Почему. — Не выдерживаю я.
Он настораживается.
— Что «почему».
— Почему ты не поцеловал меня в лифте.
Его широкие, мужские брови взлетаю на лоб.
— В лифте?
— И вообще… — не могу закончить, слова собираются сгустков в горле и не выталкиваются.
Он не отвечает и только блуждает по моему лицу восхищённым взглядом. Ну и на том спасибо.
— Я боюсь, — говорит Никита, и мне тут же хочется оглянуться по комнате — может, это сказал кто-то другой? Не представляю, чтобы Громов чего-то боялся. Это нереально.
— Ты? — С меня вмиг слетает вся загадочность и настроение романтики. Пытаюсь подскочить, но он не даёт. Держит железно. — Ты боишься?
— Да. Я. Боюсь.
— Чего?
Хлопаю ресницами совершенно искренне и округляю глаза так же.
— Кого.
— Кого?
— Да. Тебя.
О, господи.
— Вернее, себя рядом с тобой.
Я даже будто слышу, как у меня в голове выключают свет, и там наступает кромешная, непроглядная тьма. Она скрывает в себе любую мысль, любой плод воображения или фантазии. Пусто. Ничего.
Чувствую, что мне нужно теперь учиться думать заново. Как-то по-другому. Его признание совершенно новое. Нет, я такое слышала в фильмах или читала в книгах, но это же Никита Громов. Найк.
Пока я висну, происходит что-то резкое, быстрое, молниеносное, и в следующую секунду я уже лежу под ним. Он прижимается ко мне всем телом, придерживаясь на локтях.
— Я постараюсь всё сделать аккуратно.
Мамочки.
Смотрю в его глаза и плавлюсь под этим взглядом. Таким требовательным и в то же время оберегающим.
— Ты о чём?
— О твоей девственности. Я больше не могу без этого, Лиза. Хочу тебя так что… мозги сводит, и сердце останавливается.
Так вот оно как! Он, оказывается, меня хочет! А поцеловать?! Кишка тонка?!
Моргаю и пытаюсь что-то думать и что-то делать, и желательно правильно, и очень хочется угадать то, что понравится Никите.
— Но я не девственница. — Распахиваю на него глаза.
Он замирает и тут же немного дёргается назад.
— С чего ты решил, что я…
Громов отвечает не сразу. А вообще, надо видеть его симпатичное лицо сейчас. Это интересно.
— Нет, но…
— У меня уже был… небольшой опыт… этим летом. — Мне очень, прямо кровь из носу надо покраснеть и желательно погуще, но краснеть по заказу я не умею, к сожалению. Даже когда вру.
— Летом?
— Да.
— И кто он? Я его знаю?
— Нет, он приехал и быстро уехал из города. Но даже если бы ты его знал, я бы тебе не сказала.
Он молчит и, оторвавшись от меня, садится рядом на диван. Лезет в волосы пятернёй и взъерошивает их. Чешет затылок.
— Это проблема? — еле-еле блею я, тоже сажусь и очень робко придвигаюсь ближе.
Проблема? Проблема ли это?
Да вроде бы, нет.
Чёрт его знает. Я загнал себя в рамки? Мне настолько нравилась в Лизе её девственность? Так по кайфу быть первым? Это с какого? Я же не хотел этого. Да хер его знает, чего я вообще хотел.
Меня немного так стряхивает, отрезвляет, и грудь стискивает досада.
Ну и что мы имеем в остатке? Какой-то хер залётный испортил мне мой первый раз с девушкой, которая одними ресницами вышибает из меня дух, а из извилин плетёт косички?
Но ведь и она легла с ним, такие дела. Ну, так она и к ГовноГене подошла первая, что тебя удивляет, придурок? А ты, перетрахав половину бабского населения города, хотел бы девчонку с «нуля»? Без «пробега»? Ну-ну, как у тебя загорелось-то.
Не знаю, сколько ещё просидел бы так, привыкая к ситуации, и до чего себя уговорил бы, но тут чувствую, как на моё плечо ложится ладонь. Легковесно так, робко. Разворачиваюсь и оказываюсь нос к носу с Лизой. В её красивых глазках немного волнения, но больше почему-то сочувствия.
Сочувствия мне? Мне, блять?
— Не бойся, — шепчет она тихим, нежным голоском и даже не целует, а прикасается, неуклюже клюёт меня губками в щёку. — Я с тобой. — И пробует улыбнуться.
Бля-яа-а-а-а…
Моё тело рвётся к ней пружиной — а двигаться и поворачиваться я умею очень быстро — поэтому она не успевает моргнуть, как опять лежит подомной.
Я же говорю, у меня всё доведено до автоматизма уже давно, а мышечную память просто так не услать вокруг земного шара. Накидываюсь на ротик Лизы, как жадный, изголодавшийся пёс, и тут же понимаю, что примерно им и являюсь.
И в следующую секунду чувствую, что здесь что-то не так. Уж больно губки нежные да мягкие и сладкие, робкие такие, и по упора податливые.
Ну не целуются так женщины, хоть вы меня убейте! Не знаю я.