Гром и Молния

С ножом в одной руке и с баклажаном в другой делает шаг из кухни мама. Потом видит моё взбудораженное лицо и подходит ближе.

— Елизавета, нам нужно серьёзно поговорить.

Я так и знала. То, что меня практически без разговоров отпустили с однокурсниками на Новый год в центр на всю ночь было пробным шаром. Теперь за меня возьмутся все.

— О чём.

— Кто он?

— Мой однокурсник со второй группы.

— На такой машине?

— Это машина его мамы. Она в мэрии работает. Я только поговорю и быстро вернусь. — Всовываю ноги в сапоги и хватаю полушубок.

— Смотри, не выпусти кошку, — напоминает мама и уходит.

— Барса, нельзя. Тебе же сказали: нельзя. — Уже с досадой оттаскиваю Барселону от дверей. Она очень скучает в квартире и постоянно просится на улицу, но ей нельзя, вы же понимаете — потеряется, и как мы потом без неё.

Открываю замок, распахиваю дверь и мчусь вниз через три ступеньки. Вот когда хорошо, что умеешь быстро лётать. На первом этаже меня всё-таки обгоняется Барса. Неужели я плохо закрыла дверь? Правду говорят, что за дурной головой и ногам покоя нет. Хватаю её в охапку и мчусь назад. Опять запихиваю в квартиру и лечу снова вниз, всё равно поглядывая под ноги — как она умудряется иногда проскальзывать, ума не приложу.

Из подъезда выхожу почти пешком, и даже не запыхавшись.

Открываю дверцу машины и юркаю внутрь.

— Привет. — Сама знаю, что улыбаюсь, как июньское солнышко, и глаза горят, как фонарики, но также понимаю, что потушить их не смогу.

— Привет.

Громов. Родной. Любимый, необходимый, такой притягательный и самый лучший. Тоже улыбается, и протягивает руку. Пытают дать ему пять, но Никита успевает схватить мою ладонь и уже не отпускает.

Это плохо. Мне ведь нужно думать хоть чуточку.

— Как проходят каникулы?

Лучше бы он не спрашивал — у меня все дома. Все, понимаете? Я сижу, готовлюсь к экзаменам и хочу на необитаемый остров. Куда-нибудь в пустыню.

— Нормально проходят.

Я скучаю! Жутко, ужасно, до смерти по тебе скучаю! Хочу быть с тобой каждую минуточку, каждую секунду и даже тогда уверенна мне будет тебя мало.

— Завтра я отвезу тебя к себе. Побудем вдвоём? — выдаёт Никита.

Только не визжать! Только не визжать! Только не визжать!

— Уи-и-и-и… — сжимаю кулачки и всё-таки прыгаю на него, как обезьянка. Но тут же пугаюсь своей вольности, и уже хочу отскочить, но он меня не пускает. Удерживает в неудобном положении с разворотом к нему.

Мы сидим лицом к лицу и почти не дышим. Он смотрит задумчиво и во все свои красивые глаза.

Ну поцелуй же меня! Поцелуй, пожалуйста. Я так этого хочу!

Но он отпускает.

— Извини. Во сколько можно завтра за тобой заехать?

В любое время. А лучше, забери меня сейчас. И увези подальше. И подольше.

— Не знаю… эм-м….

— Завтра в шесть утра уезжает мать, а потом Наська с Лёвычем едут за город к заводчикам.

— Да-да, я знаю. Настя мне звонила.

Мы опять молчим, а я думаю об одной детали — почему он не позвонил и не пригласил, а приехал лично?

— Это на целый день, Лиза. — Вдруг поворачивает ко мне голову Никита, и у меня по позвоночнику бегут табунами мурашки и перекатываются какие-то камушки — и щекотно, и больно, и страшно одновременно.

— Хорошо. — Киваю. — Я поняла. — Хотя, что я там поняла, ничего не поняла. — До завтра?

Теперь уже и не жду, что он поцелует меня на прощанье, а просто выхожу.

Медленно поднимаюсь по ступенькам в подъезд, планируя скрыться внутри только после того, как сзади зашумит мотор, и машина тронется с места — очень хочется посмотреть вслед на её красные огоньки. Но ничего не происходит. Захожу в подъезд и только в окно второго этажа вижу, как отъезжает белый джип.

Не ем. Почти не сплю. Не могу учить ничего, плохо улавливаю смысл разговоров — я не здесь, меня нет, я вся в завтрашнем дне. Там. С Никитой. Только сейчас до меня доходит смысл этого «побыть вдвоём».

Боже.

Что же будет. Что-то даже страшно. Нет, вы не думайте, технически я уже всё давно знаю, спасибо интернету и моему природному любопытству.

Но вот практически.

Не засекаю, во сколько и на какой мысли засыпаю, но у меня получается это сделать только после того, как понимаю, что подготовиться к этому не получится. Всё равно окажешься не готова.

А на утро меня посещает своевременная мысль…

Что. Скажет. Мама.

Вернее, что скажу ей я?

Поэтому говорю правду. В конце концов, мне почти двадцать один год. Я взрослая девушка, и только для своей семьи на всю жизнь останусь младшенькой и мелкой.

Просыпаюсь рано. Прохожу по коридору — у бабули еле слышно работает телевизор — у неё бессонница. А на кухне уже гремит посудой мама.

— Привет.

— Привет. Что в такую рань?

— За мной сейчас заедет однокурсник, и я поеду к нему.

Посуда тут же стихает, и воцаряется тишина.

— За чем хорошим?

Ох, и к чему это сарказм? Смотрю на маму и начинаю подозревать, что она читает меня, как раскрытую книгу.

— Ни за чем. Просто музыку послушать.

Мама молчит и отворачивается с недовольным, встревоженным лицом.

Я умываюсь, одеваюсь, но звонка от Никиты нет. На часах десять минут десятого, когда телефон наконец-то оживает.

Это Громов.

— Да. — Очень стараюсь не показывать своего состояния.

— Доброе утро. Ты готова?