Грозовое лето

Полк Антонова перестал существовать.

15

Бибисара узнала от джигитов, что не только жену Сару, но и маленького сына Кулсубая зверски убили дутовцы. Сказали ей парни, что сам Кулсубай в безмолвном оцепенении вырыл могилу на мусульманском кладбище и бережно опустил запеленатых в саван кровно любимых, — легче б себя живьем закопать, чем прикрыть комьями липкой земли тела жены и первенца!.. Джигиты трижды выстрелили из винтовок в безжалостно-равнодушное небо и этим, как смогли, выразили сочувствие командиру. И Кулсубай трижды выстрелил вверх из пистолета. Прощай, Сара! Прощай, сын!..

Через несколько дней Кулсубай сухо сказал Бибисаре:

— Спасибо, голубушка! Не мы, а ты спасла земляков! Если б кто-либо из кэжэнцев известил нас своевременно о дутовцах, то… — И судорога перехватила его горло. — А теперь поезжай на жеребце домой, сестренка! Хажисултан-бай проведает, что ты одна здесь среди мужчин, и озлится.

— Как же, боюсь я его, старого! — фыркнула Бибисара. — Жить хочу по своей воле! Останусь, агай, в твоем отряде.

Кулсубай так же хмуро отрезал:

— Нельзя!

Бибисара залилась в три ручья, прижалась стылыми губами к руке командира.

— Война идет, глупая ты бисэ! Война-а-а!..

— Ради аллаха прошу, агай, не гони! — опустилась на колени Бибисара. — Я ж на неоседланном жеребце сюда прискакала! А из седла меня ни один казак не выбьет! Мне деваться некуда, агай! Дармоедкой я не буду! Помогу и тебе, командир, и джигитам…

Кулсубай всегда чувствовал себя беспомощным перед плачущей женщиной.

— Будь благоразумной, бисэ!

— Не буду благоразумной! — взвизгнула Бибисара и, вскочив, с воинственным видом шагнула к Кулсубаю. — Чем я хуже Гульямал? Она тоже в отряде!

«Не влюбилась ли она в какого-нибудь нашего джигита?.. Если влюбилась, то с ней не сговоришься!»

— Послушай, мулла, появятся в отряде всякие там бисэ-сэсэ, и начнутся бабьи раздоры, не так ли? — спросил командир Мазгара.

— Лишь бы вела себя скромно, а так пусть остается, — сказал без раздумья Мазгар-мулла.

Ординарцы, столпившиеся вокруг, просияли, зашептались.

«Как увидят красивую бисэ, так обо всем на свете забудут!..»

— Ладно, сестренка, согласен, — сказал Кулсубай. — И вот тебе первое поручение: возвращайся в Сакмаево, разузнай, где Хисматулла. Он мне безотлагательно нужен, Хисматулла.

— А где я вас найду, агай?

— Здесь, в поселке, останутся дозорные, а весь отряд расположится в горах. Дозорные и проводят тебя в наш лагерь.

И, не попрощавшись, — дескать выполняй приказ, — Кулсубай убыстрил шаги, пошел с муллою на пепелище. От старательского поселка, всегда суетой напоминавшего Кулсубаю муравейник, остались кучи золы, обугленных головешек. Опаленные пламенем березы покривились, как бы застыв в судорогах страдания. Внизу, у реки, лежали деревянные желоба и вашгерды, но теперь они никому не нужны и уже покрылись в забытьи пылью. Лишь на противоположном берегу Юргашты, в отрогах горы, были наспех вырыты землянки, и в них ютились чудом спасшиеся от дутовцев люди. Там курились сизые дымки из труб очагов, стучал топор, смеялся беспечно, звонкоголосо ребенок. Кулсубай понимал, что и они, старатели с семьями, здесь жить не останутся, уйдут туда, где есть работа и хлеб. На прииск пришли в поисках счастья… Не разбогатели, но остались живыми — разве это не щедрый подарок судьбы?.. И опять пришел срок уходить на новое место в погоне за счастьем. Эх, до чего жизнь сурова!..

Кулсубай решительно сорвал с плеч погоны, с черной барашковой папахи кокарду, бросил их в пепел.

— Отрекаюсь!.. Дутовцы — враги нашего народа!

16

Жены Хажисултана встретили беглянку с негодованием, осыпали попреками, насмешками. Гульмадина и Шахарбану так и вцепились в бедняжку:

— Где пропадала? Бесстыжая!..

— Вернется отец Шаяхмета[26] из Оренбурга, он тебе задаст пылу-жару, выпорет кнутом, привязывай заранее кору к ребрам и спине.

— Можно ли бисэ скакать на жеребце? Срам!..

— За тебя и нам влетит от отца!

Старшая жена Хуппиниса попыталась вмешаться в свару, навести порядок:

— Уймитесь! Укоротите языки! Если Бибисара верхом на лошадь села, то это не грех — в старину были женщины-воины.

Капризные Гульмадина и Шахарбану ее не послушались, гнули свое:

— Смотрите, как свинья вымазалась! Волосы нечесаные! Кто поверит, что она молодая жена бая?

— Валялась, наверно, с кем-нибудь под кустом! — уколола Шахарбану.

Бибисара сидела на нарах, поджав ноги, и плакала, как провинившаяся девочка.

Раскачивая крутыми, мясистыми бедрами, Гульмадина подкралась к ней:

— Чего расхныкалась? Вспомнила, поди, сына нищего Хакима, того самого вшивого Загита?

— Конечно, чужой парень слаще законного мужа! — подбавила Шахарбану.

Хуппиниса была уязвлена неповиновением младших жен и гневно закричала:

— Хватит! Прекратите! А вы-то что вытворяли в огороде с дутовскими офицерами? Скажу отцу Шаяхмета, он вас обеих постегает плетью!

— Ну и жалуйся! — огрызнулась Гульмадина, но притихла, быстренько ушла из комнаты. За нею поплелась Шахарбану, багровая от злости.