Грозовое лето

Через несколько дней Бибисара столкнулась на улице аула, где стоял отряд, с Сафуаном, и сердце ее от испуга дрогнуло, но она сделала вид, что не заметила его, отвернулась, прибавила шагу.

— Подожди, голубушка, — окликнул ее Сафуан ласковым голоском, — мне нужно что-то тебе сказать.

Пришлось остановиться.

— Говори.

— Прошу прощения за те грубые и глупые слова. Виноват! Не сердись! — От Сафуана несло самогоном.

— Да я и не слушала, чего ты бормотал!

«Чего он привязался, наглец? Неужели не видит, что я его презираю?»

— Я к тебе, милая, с добром… Я так одинок! Хочу дружить с тобою. Душа полна горя. Места не нахожу. Как услышал, что Талхи и Газали Аллаяров похитили столько золота, чуть не рехнулся.

— Их поймали? — испугалась Бибисара.

— Поймали, тю!.. Если б поймали, меня здесь не было бы! В том-то и беда, что не поймали. И проклятого Хисматуллу не поймали!.. А золото где? Башкирское правительство очутилось в Оренбурге без гроша!..

«Значит, ты перешел к красным для того, чтобы разведать, где Хисматулла, его джигиты и золото…» — догадалась Бибисара.

— Не убегай, пойми, не могу жить без тебя, — шептал Сафуан, прижимая Бибисару к забору, обжигая ее лицо крепчайшим спиртным духом. — Я порядочный мужчина, имею некоторый достаток! Только бы золото отыскать — получу солидную награду!..

— Извини, агай, мне пора в лазарет!

— Подожди-и-и-и!.. Согласен тебя, гордячку, и в жены взять! По закону, как положено!..

Бибисара вырывалась, бормотала:

— Агай, за тебя любая девушка пойдет, отпусти, ради аллаха, к лицу ли тебе сватать бывшую жену Хажисултана?..

— Пойдем ко мне, ляжем!.. Командир и комиссар в штабе бригады.

Он толкнул Бибисару в калитку, в темный пустой двор.

— Спасите-е-е!.. Помо… — завопила Бибисара, и шершавая, в махорочных крошках, рука Сафуана плотно зажала ей рот.

На улице мерно затопали копыта конного патруля.

Бибисара извернулась, наклонила голову и истошно закричала:

— Спасите! Спасите!..

В калитку вломились джигиты, и Сафуан, сильным толчком отбросив Бибисару, побежал на огород, но проворные парни его тут же догнали, скрутили руки, вывели на улицу.

— Не имеете права задерживать! — взвизгнул Сафуан. — Я уполномоченный правительства! Предупреждаю об ответственности!

— Ты чего пристаешь к нашей сестре? — с угрозой спросил высокий джигит в бараньей папахе.

— Она меня заманивала… Она сама пригласила…

В это время из переулка выехали возвращавшиеся из штаба бригады Кулсубай и комиссар Уметбаев.

— Что тут произошло? Почему вы арестовали Сафуана Курбанова? — строго спросил командир.

— Агай, он нашу сестру во двор затолкал, хотел сначальничать, — доложил старший караульный.

— Проводите сестру до лазарета, — распорядился Кулсубай, посмотрел на комиссара, вздохнул: дескать, взяли женщину в отряд, вот и началось. — Пойдем с нами в штаб, — сказал он Сафуану.

В штабе Сафуан изворачивался, лебезил, хотел и Бибисару очернить, но Кулсубай не поверил ни единому его слову, погрозил плетью:

— Смотри, брось эти поганые привычки, в последний раз предупреждаю — пощады не будет!

— Надо бы устроить показательный товарищеский суд, чтобы другим не повадно было, — заметил комиссар.

Кулсубаю не понравилось, что Уметбаев вмешивается в его дела.

— Слушай, комиссар, ты занимайся политикой, а я сам знаю, кого и как наказывать!

— Красная Армия сильна и политикой, и дисциплиной! Если мы будем потворствовать подобным безобразиям…

Кулсубай промолчал, прогнал Сафуана в казарму и завалился спать.

…Ночью Бибисара проснулась от дребезжания стекол, — ей показалось, что стучали кулаком в окно. Вставать не хотелось, так и тянуло положить голову на подушку, прикрыться ватным одеялом, но старшая сестра уже поднялась, быстро, однако не суетливо одевалась.

— Началось! — сказала она. — Надо готовить раненых к эвакуации.

Когда Бибисара с нею вышла на улицу, то снаряды с оглушающим грохотом и гулом взрывались все ближе и ближе. Ездовые во дворе лазарета запрягали лошадей в телеги.

Через минуту мимо промчался отряд джигитов; впереди скакал встрепанный, будто хмельной, Кулсубай, — близящаяся схватка с наступающими беляками уже опьянила его.

21

Восточный фронт под командованием Михаила Васильевича Фрунзе, сдерживая рвущиеся к Волге полчища Колчака, готовился к наступлению. Положение было тяжелым — белые взяли Уфу, Стерлитамак, Белебей.

Башкирский коммунист Шагит Худайбердин в редактируемой им газете, органе татаро-башкирской секции политотдела Пятой армии «Кызыл Яу» — «Красная Армия», — призывал джигитов самоотверженно сражаться с врагами.

И в эти-то суровые дни Отдельный башкирский батальон неожиданно перевели в тыл, в деревню Покровку, около станции Абдуллино. Командир Загит Хакимов поехал в штаб полка — там ему сказали, что пришел приказ, следовательно, надо не рассуждать, а повиноваться. Загит отсюда же позвонил в штаб дивизии, но и там наткнулся на порицание.

— Всему свой черед, — бесстрастно сказал начальник штаба, — придет срок, узнаешь обстановку, получишь приказ, а пока жди!