Грозовое лето

Через несколько дней конокрады угнали табун лошадей — наследство бая и Шаяхмета.

Шахарбану и рыдала, и ругалась на все лады, обнаружив исчезновение драгоценностей и Гульмадины, но не растерялась — вышла замуж за вдовца в соседний аул, увезла шубы, платья, перины и одеяла на трех розвальнях.

В опустевшем доме бая, где еще так недавно весело пировали, где копили деньги, где устраивали заговоры против советской власти, осталась одна Хуппиниса.

Скот Хажисултана, зимовавший на хуторах, был конфискован в пользу кантревкома, но, как поговаривали по избам, самые удойные коровы и могучие кони бая оказались во дворе Султангали.

Надеясь на заступничество руководителей Башревкома, которым он посылал щедрые подарки, Султангали зверствовал и хапал без зазрения совести — перещеголял самого Хажисултана.

Кэжэнские бедняки не ведали и этой зимою ни радостей, ни праздников.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

В октябре снега легли прочно, основательно, резко похолодало, завыли-застонали в лесах и горных ущельях ветры.

— Когда Загит вышел из дома кантревкома, буран вовсю разгулялся, на улице было темнее обычного из-за того, что метались, кружились вихри снежинок. Подняв воротник шинели, надвинув шапку на лоб, Загит пошел, согнувшись, по сдавленной сугробами дороге, а впереди с сухим шорохом летели струи снежного дыма. Настроение у него было отвратительное. Начинались, похоже, самые тяжелые дни… Не о такой — полуголодной — жизни с молодою женой мечтал он. Конечно, Назифа не забалованная и терпеливо переживает невзгоды, но, вероятно, и ее порою охватывает отчаяние. Нет, Загит не сулил ей рая, трезво оказал, что жизнь военнослужащего, коммуниста в гражданскую войну кочевая, неуютная, рискованная. И все же ему хотелось лелеять ненаглядную…

Поселок Кэжэн еще не спал, окна изб мутно светились: кое-где вечерами жгли лучину, а в иных избах теплились плошки с постным маслом. Навстречу Загиту изредка попадались усталые жители, бредущие из леса с охапками хвороста на плечах или на санках. Загиту было и стыдно, и больно смотреть на обездоленных кэжэнцев, но помочь им он при всем желании не мог. Металлургический завод остановился — руды не было. Крестьяне из окрестных деревень на базары в Кэжэн не приезжали, а потому и ремесленники сложили свои изделия в амбары и кладовки и погрузились в скучное безделье. Что же теперь делать Загиту? Написать очередное послание в Башревком? Оттуда не отвечают, денег кантревкому на самые неотложные нужды не присылают. Загит голову ломал, но так и не доискался до причины этого молчания.

Удрученный, он ступил на крыльцо дома. Назифа, услышав стук калитки, выпорхнула в солдатской гимнастерке: шелка на свадебное платье ей жених не преподнес.

— А у нас гостья, — шепнула она, целуя мужа в щетинистую щеку.

— Кто?

— Гульямал-апай. Не знаю, чем и накормить!.. Хлеба не осталось, есть одна горстка муки, пожалуй, сварю похлебку-затируху.

— Чем не угощение! — бодрясь, воскликнул Загит, и у него отлегло от сердца: жена весело рассмеялась.

Гульямал-апай Загит уважал сердечно, ценил ее неприступную честность и откровенность: правду-матку резала в глаза и начальникам, и подчиненным. Приветливо поздоровавшись с желанной гостьей, он снял и бросил на нары шинель, умылся у рукомойника, сел рядом с нею к столу.

Однако гостья не собиралась любезничать с хозяином.

— Едва башкир становится турэ, сразу вешает лапти в переднем углу![48] — сердито фыркнула Гульямал-апай. — Ты нынче на высоком посту и совсем забыл про нас, смертных. Сколько уж времени находишься в Кэжэне, а к нам в аул не приехал! Хоть бы разок показался-покрасовался, спросил, как мы живем.

— Недосуг, апай.

— Как же, недосуг!.. Оставь пустые отговорки, кустым! Захотел бы, в свой аул выбрался бы. Не за далекими горами-лесами живем. От Кэжэна до Сакмая всего двадцать, от силы двадцать две версты.

— Дело не в расстоянии, апай. Дела здесь держат!

— А ты к нам приезжай по неотложным делам!

— Это по каким же?

— Помоги пропитанием.

— Где же я найду продукты?

— Если захотелось быть начальником, то сам должен знать, кустым, где по нынешним временам хранятся продукты!

— Мне, думаешь, хочется быть начальником? — горько оказал Загит. — Да я бы с радостью вернулся в полк! Там обо мне заботились… И Назифа была бы сыта со мною. Ты же помнишь, апай, как нас снабжали в Красной Армии! Так что не подкалывай меня!

Гульямал сказала серьезнее:

— Голод начался, кустым! Похоронили Фатхию-апай. По избам дети голосят!.. Если этаким манером дальше пойдет, то к весне вся деревня отправится на тот свет. Потому и пришла к тебе за помощью.

Загит мрачно проворчал:

— В кантоне хлеба нету.

— Найди хоть детям!

— Ни крупинки в закромах.

— Кантонные начальники все же не голодают.

— Но и сытыми не бывают!..

Гульямал-апай охватило беспросветное отчаяние. Она знала, что Загит ее ни при каких обстоятельствах не обманет. Какая же судьба ждет ее земляков? Неизменно ясное лицо ее потемнело, на глаза навернулись слезы.

— Как же я покажусь народу, кустым? Люди ждут меня с добрыми вестями.