Грозовое лето

После вечернего намаза Гильман-мулла быстро примчался домой, предвкушая наслаждение настоящим китайским караванным чаем: в сундуках еще хранились дореволюционные оптовые закупки.

Едва жена вошла в горницу с бурлящим самоваром, в окно постучали палкой, громыхнула калитка и на крыльце появился Мухаррам, бывший староста Сакмая.

«Ай, обжора! Ай, лакомка!.. Нарочно подгадал к чаепитию! Не мог поговорить о деле в мечети после намаза», — сморщился мулла, но сказал фальшиво приветливым голоском:

— Айда, проходи, садись!.. Значит, уважаешь меня, спасибо… А я еще «бисмилла» не успел произнести![39]

Мухаррам прислонил палку к стене, снял войлочную шляпу, вытащил из нее тюбетейку — кэпэс — и прикрыл ею сверкавшую лысину. Не снимая камзола с обшитыми позументом лацканами и воротником, опустился на нары, провел по бороде сложенными ковшиком ладонями и сказал благолепно:

— Аллахы акбер!..

Мулла в душе осудил невоспитанность бывшего старосты, сказал скрипуче:

— Чего ж ты садишься у двери, как бедный родственник?.. Проходи к самовару. Эй, кто там! Снимите гостю сапоги!

Вбежал служка, пятнадцатилетний паренек, нагнулся, чтобы стащить с Мухаррама каты, но тот поджал ноги под нары.

— Не надо, не надо! Не время чаи распивать, хазрет![40]

— А что стряслось?

— Так ты ничего не знаешь?

— Ну, не знаю…

— Вчера в Стерлитамаке расстреляли Хажисултана и Шаяхмета!

Мулла выронил из затрясшихся рук чашку на скатерть, обмяк, как свеча, пылавшая с обеих сторон; рот судорожно искривился.

— Кто сказал?

— Султангали сказал. Был он на кэжэнском базаре, тамошний милиционер получил из Стерлитамака депешу.

— В Башревкоме же свои люди, — с изумлением сказал мулла, — как же не помогли?

— Султангали говорит: пробовали, но не сумели… Коммунисты предупредили: «Если спасете бая и его сынка, то и с вами пойдет особый разговор». Ну, те, конечно…

Остабикэ[41] жалостливо вздохнула:

— И-и-и, бедняжки жены бая! Что-то будет теперь с ними без хозяина?

— Чужая беда не беда! — отрезал мулла. — Ты о своем доме подумай! То-то обрадуются враги Хажисултана и его сынков!.. А друзья Гайзуллы и Гульямал? И до нас доберутся! И-их, неразумная остабикэ!

— Да ведь я…

— А ты чего тут вертишься? — напустился мулла на служку. — Распустил уши! Не твоего ума эти разговоры! Беги за Султангали, скажи, что мулла-эфенде зовет для важного разговора!

Служка опрометью бросился к двери.

Мухаррам снял тюбетейку, почесал лысину, с минуту подумал и заявил, вставая:

— Нет, я сам пойду, Султангали твоего мальчишку не послушает. Гордый он, упрямый, мой кейяу![42] Этот не чета своему старшему брату Загиту. Тот размазня!.. А Султангали как скажет, так и отрежет. Счастливая моя дочь, вышла замуж за самостоятельного человека. И наша вся надежда сейчас, мулла, исключительно на Султангали-кейяу. Он не подведет!

— Иншалла![43] — простонал мулла. — Да ты не задерживайся долго, у меня ведь сердце разрывается!

— Потороплюсь, хазрет!

Выйдя провожать гостя на крыльцо, мулла увидел лениво плетущегося по улице служку и понял, что Мухаррам проницательно знает нрав зятя. Не дав пареньку рта раскрыть, он заворчал:

— Знаю, вижу!.. О бестолковый раб аллаха! На что ты годишься? С таким пустяковым поручением не справился, о-о-о!.. Беги за Ахметгали, Загитзадой, Ильгамом и Кирамом! Одна нога здесь, другая там!

Мулла надеялся, пока гости не собрались, ублаготворить утробу чаем, но едва он присел к скатерти на нарах и принял от остабикэ чашку, как в сенях и на крыльце загремели крепкие шаги.

— Теперь чересчур быстро!.. О бестолковый раб аллаха!..

Трудно было угодить мулле.

Однако приглашенных он встречал благосклонно и изысканным жестом указывал место у скатерти. Конечно, последним явился Султангали, на приветствие хозяина не ответил, навалился на косяк плечом и, вольно скрестив руки на груди, заявил:

— Мулла-хазрет, не сходи с ума, мною не командуй!

— Нечестивый! — протяжно возгласил, как на амвоне, мулла. — Я старше тебя! Я наместник аллаха!.. Мой сан… Не позволю…

На Султангали такие заклинания не произвели никакого впечатления.

— Хазрет, помни — Хажисултан и Шаяхмет отправились ко всевышнему! — Нижняя, тяжелая, как топор, челюсть Султангали выпятилась. — Хозяин Сакмая и нашего аула отныне Нигматулла-агай, а в его отсутствие — я!.. Ослушники будут жестоко наказаны. Речи председателя Совета, хромого Гайзуллы, слушайте с почтением, но поступайте так, как я прикажу. Кантонные власти целиком за нас. Поняли?

Мулла незамедлительно ответил за всех присутствующих:

— Поняли, поняли…

— Расходитесь по домам! Нечего зря мозолить глаза соседям. Когда надо, позову.

— Ай, Султангали-энем![44] — заныл мулла. — Чайку бы выпил с компанией. Не по-нашему поступаешь! Самовар на скатерке…

— Некогда мне с вами рассиживаться! — грубо сказал Султангали и ушел, не отвесив наместнику аллаха надлежащего поклона.

У остальных приглашенных к чаепитию настроение испортилось, и они тоже быстро убрались восвояси.