Грозовое лето

Рядом с пустырем надменно высились хоромы Султангали: дом как дворец хана, амбары на каменном фундаменте из бревен в три обхвата, каменный магазин… Псы за прочным забором гремят цепью, заливаются на разные голоса. Ухватистый Султангали, возвысился за считанные годы! Женился на красавице дочке старосты. Богатеет день ото дня, зажал в кулаке и свой, и соседние аулы, опутал мужиков займами, ссудами. И в это же время Нигматулла, жаждавший заграбастать все золотые прииски Южного Урала, обеднел, в бегах, страшится тени дерева, кашля прохожего. А все Загит виноват, этот предатель мусульманской веры и башкирской нации, он раскопал, казалось бы, навечно спрятанные преступления Нигматуллы и представил рапорт в Стерле, в БашЧК. Пожалуй, потому так и озлился Нигматулла на коммунистов и чекистов. Нет, пустое, он до конца воюет против советской власти оттого, что при ней не приумножит, да и не сохранит своего богатства.

Едва улица опустела, он подкрался к окну Султангали, постучал костяшками пальцев.

Хозяин вышел на крыльцо, но к калитке не пошел.

— Кто там ходит? Чего надо?

— Я, я, кустым…

Султангали узнал позднего гостя по голосу.

— Айда проходи в дом, агай!

— Держи собаку!

— Держу… — Султангали говорил не шибко приветливо.

Не спуская робкого взгляда с большой, ростом с теленка, собаки, рвущейся из рук хозяина, Нигматулла быстро проскочил в дом.

— У тебя, кустым, нету чужих?

— Откуда!

— А где килен?

— Спит в горнице, — Султангали показал на дверь в соседнюю комнату. — Разбудить?

— Нет, нет, зачем же!..

Нигматулла с упоением вдыхал устоявшийся дремотный запах зажиточного дома: пахло недавно испеченным хлебом, мясом, вероятно, из стоявшего на шестке чугуна, какими-то душистыми сушеными травами — то ли для заварки чая, то ли лекарственными.

«Умеешь ты доить советскую власть! — лязгнул зубами от зависти гость. — Если так и дальше пойдет дело, в первейшие богачи выйдешь! А я вот хожу неприкаянным. Боюсь в собственный дом зайти».

— Беда, кустым! Понимаешь? — садясь на лавку в переднем углу, простонал Нигматулла.

— Знаю.

— Кто сказал?

— Чекисты из Кэжэна приезжали. Все дома, амбары, сараи, сеновалы в ауле обыскали. И ко мне заглянули незваные посетители, шайтан бы их побрал! Тебя искали.

«Своевременно я удрал! Тогда, после ареста Загита, я и Сафуан убереглись, а теперь бы попали в западню».

— И чего говорили?

— Что могут говорить чекисты о враге коммунистов и русских? — фыркнул презрительно Султангали. — Сам подумай! В ауле порядки изменились. Гульямал наговаривает с языка Хисматуллы. И Гайзулла хромоногий нос задрал, как только выбрали председателем Совета, лезет во все щели, выслуживается! Заставил чекистов открыть клети и вывез зерно из твоих ларей: дескать, для бедных, для старцев и детей, о чем и составил акт. Лошадей и коров, грозится, твоих раздать безлошадным и бескоровным…

— Пусть осмелится, хромоногая сорока! — взвыл Нигматулла, швыряя окурок к печке и тотчас свертывая цигарку из махорки, жадно прикуривая от восковой свечи, горевшей на столе. — Твой старший братец Загит мою лавку спалил. Перед всем кантоном позорил, грязью мазал, грозил заточить в темницу. Срубили головы Хажисултану-баю и его сыновьям, теперь за меня принялись. Однако я не сдамся, сначала уничтожу Гульямал, Гайзуллу, Хисматуллу… Коммунистов кантона, Урала, Башкортостана уничтожу под корень!..

Хозяин разбудил на кухне служанку, через минуту вошла, потягиваясь, прогоняя сон, молодая круглолицая женщина с высокой грудью, от изучающего взгляда гостя смутилась, прикрыла краем платка рот и подбородок, принялась хозяйничать. Руки у нее были ловкие, сноровистые, — мигом загудел самовар, на столе появились холодное конское мясо, колбаса-казы, лепешки. Хозяин налил в деревянную чашку водки, учтиво поднес Нигматулле.

— Айда, агай, причастись! Из всех святых водиц, и мусульманских, и православных, эта вода самая живительная!

Гость не заставил себя долго уговаривать, быстро высосал, чмокая, водку, накинулся на еду, челюсти его так и ходили. После второго захода он расчувствовался:

— Вот как повернулось ко мне счастье, кустым! Ждал ли я такого коловращения? Правду говорят, что судьба то показывает человеку лик, то… Сам понимаешь, чем тычет в глаза! Разве зарабатывал я уйму денег для того, чтобы стать изгнанником? Если золото Урала не достанется мне, то во имя чего же, кустым, жить?..

Султангали привык видеть Нигматуллу неизменно самоуверенным и властным и сейчас скорее из-за приличия заметил:

— Не горюй преждевременно, агай! Терпеть положено нам, смертным. Эфенде из Башревкома заступятся за тебя, спасут твое достояние. Они ради башкир на все пойдут.