Грозовой перевал

– Она отказалась от них из-за собственных иллюзий, – ответил он. – Придумала себе, что я герой романа, и ожидала бесконечной снисходительности от моей рыцарской преданности. Я не в силах видеть в ней разумное существо, так упрямо она настаивала на придании моей персоне несуществующих черт и вела себя в согласии со столь милым ей ложным образом. Впрочем, похоже, она наконец начинает понимать, каков я на самом деле. Я не встречаю более ни глупых улыбочек, ни ужимок, которые поначалу выводили меня из себя, ни дурацкой неспособности сообразить, что я не шутил, когда высказывал свое мнение по поводу ее безрассудного обожания, да и ее самой. Путем невероятных усилий она наконец осознала, что я ее не люблю. Одно время мне казалось, что, как ее ни учи, все без толку. Но кое-какой урок она все-таки извлекла, ибо сегодня утром объявила с потрясающей рассудительностью, что я смог наконец заставить ее меня возненавидеть – вот уж поистине совершил подвиг Геракла! Если я этого достиг, то имею все основания выразить ей благодарность. Могу ли я доверять вашему утверждению, Изабелла? Вы уверены, что ненавидите меня? Если я на полдня оставлю вас одну, вы не явитесь ко мне снова, вздыхая и ластясь? Полагаю, ей больше пришлось бы по душе, изобрази я перед тобой, Нелли, нежные чувства к супруге, ибо голая правда ранит ее самолюбие. Но мне все равно, пусть кто угодно знает, что страсть пылала лишь с одной стороны, я никогда ей не лгал на этот счет. Она не может обвинить меня в проявлении даже малейшей притворной мягкости. Первое, что я сделал, когда мы уезжали из поместья, – на ее глазах подвесил на крюке ее собачонку. Когда же она умоляла меня пожалеть животное, я сразу объявил ей, что желал бы повесить всех, кто связан с ее домом, за исключением одного человека. Возможно, она приняла это исключение на свой счет. Но жестокость не отвратила ее. Быть может, в ней живет внутреннее восхищение жестокостью, лишь бы только страдать пришлось не ее драгоценной особе. Так разве не верх абсурда и полного идиотизма, что эта жалкая, раболепная, низкая сучка возомнила, что я способен ее полюбить? Скажи своему хозяину, Нелли, что мне еще не приходилось видеть столь презренного существа. Она позорит даже имя Линтонов. Иногда, исключительно из-за нехватки изобретательности, я смягчал свои опыты, проводимые с целью понять, что еще она способна вынести и потом все равно приползти ко мне на брюхе. Но еще скажи ему, что его братское и судейское сердце может быть спокойно – я действую строго в рамках закона. До сегодняшнего дня я не дал ей ни малейшего повода требовать развода; более того, ей некого будет благодарить за возможность жить отдельно. Если ей захочется уехать, я мешать не стану; досада от ее присутствия пересиливает удовольствие, которое я получаю, мучая ее.

– Мистер Хитклиф, – сказала я, – это речь безумца. Ваша жена скорее всего убеждена, что вы сошли с ума, и по этой причине она до сих пор вас терпит; но нынче, раз вы сказали, что отпускаете ее, она, без сомнения, воспользуется вашим разрешением. Не так ведь вы околдованы, мэм, чтобы по доброй воле оставаться с этим человеком?

– Будьте осторожны, Эллен! – отвечала Изабелла, и глаза ее гневно заблестели. Судя по их выражению, никаких сомнений в том, что супругу вполне удалось вызвать к себе ее ненависть, у меня не осталось. – Не верьте ни единому его слову. Он лживый дьявол! Чудовище, а не человек! Он уже говорил мне, что я могу уйти от него, и я попыталась – но больше не решусь повторить эту попытку. Только, Эллен, обещайте, что не передадите ни словечка из его гнусных речей моему брату или Кэтрин. Как бы он ни притворялся, он хочет лишь одного – довести Эдгара до отчаяния. Он признался, что нарочно женился на мне, чтобы взять власть над Эдгаром, но ничего у него не выйдет. Я скорее умру! Надеюсь лишь – и молю об этом Бога, – что он забудет о своей дьявольской осторожности и убьет меня! Только одно будет мне в радость – умереть самой или увидеть мертвым его.

– Так, на сегодня хватит! – сказал Хитклиф. – Если тебя вызовут в суд, не забудь, что она сейчас сказала, Нелли! И погляди хорошенько на ее лицо: она почти дошла до того состояния, которое меня бы вполне устроило. Нет, Изабелла, вы пока не можете отвечать за свои поступки, и я, будучи вашим законным покровителем, должен держать вас под присмотром, сколь бы неприятной ни была для меня сия обязанность. Ступайте наверх, мне надобно кое-что сказать Эллен Дин с глазу на глаз. Не туда! Наверх, говорю вам! Вон там лестница, деточка.

Схватив Изабеллу, он вытолкал ее из комнаты и вернулся ко мне, бормоча:

– Долой жалость! Долой жалость! Чем больше извиваются черви, тем сильнее хочется их раздавить! В нравственном смысле это как прорезывание зубов у младенца – надо грызть все упорнее по мере возрастания боли.

– А вы понимаете, что такое жалость? – спросила я и поспешила взять свою шляпу. – Вы хоть раз в жизни испытывали ее, пусть мимолетно?