Мой хозяин, чувствуя, что просто так она не поверит словам о злонравии своего дяди, кратко рассказал, как поступил тот с Изабеллой и как «Грозовой перевал» перешел в его собственность. У мистера Эдгара не было сил долго описывать произошедшее, ибо даже при скупом перечислении событий он все еще испытывал к своему давнему врагу те же ужас и ненависть, что наполнили его сердце после смерти миссис Линтон. «Она до сих пор была бы жива, если бы не он!» – постоянно повторял он, и в его понимании Хитклиф был убийцей. Мисс Кэти, которая не знала ни о каких дурных поступках, кроме пустячных случаев собственного непослушания, несправедливости или горячности, проистекавших из ее вспыльчивости и легкомыслия, но всегда в тот же день вызывавших раскаяние, – была потрясена чернотой души человека, который мог годами скрывать и вынашивать свою месть, а потом, продумав до мелочей, осуществить ее без капли раскаяния. Казалось, она была так глубоко потрясена этими открывшимися ей свойствами человеческой натуры, несовместимыми со всем, чему ее учили и что она до сих пор воспринимала, как должное, что мистер Эдгар решил прекратить разговор. Он лишь добавил:
– Теперь ты знаешь, дорогая, почему я хочу, чтобы ты избегала этого семейства. Займись своими обычными делами, развлекайся, как раньше, и больше не думай об этих людях.
Кэтрин поцеловала отца и, как было заведено, часа два тихо готовила уроки. Потом она отправилась с ним на прогулку по нашему парку, и весь день прошел как обычно. Но вечером, когда она ушла к себе в комнату, а я поднялась, чтобы помочь ей раздеться, оказалось, что она стоит на коленях у кровати и горько плачет.
– Фу, какой глупый ребенок! – воскликнула я. – Будь у вас настоящее горе, вы бы постыдились даже слезинку пролить из-за столь мелкого разногласия. У вас никогда в жизни не было ничего похожего на истинную трагедию, мисс Кэтрин. Представьте на минутку, что хозяин и я умерли и вы остались одна-одинешенька на всем белом свете. Каково вам было бы? Сравните сегодняшний случай с подобным несчастьем, и будьте благодарны, что у вас есть друзья, и ни к чему вам мечтать о новых.
– Я плачу не из-за себя, Эллен, – ответила она, – а из-за него. Он ждет, что я приду завтра, и будет очень разочарован. Меня будут ждать, а я не приду!
– Глупости! Уверены, он столько же думает о вас, сколько вы о нем? Разве у него нет в товарищах Гэртона? Ни один человек из сотни не станет плакать, что лишился родственника, которого видел всего дважды. Линтон догадается, в чем дело, и думать о вас забудет.
– Но можно я напишу ему записку и объясню, почему мне нельзя прийти? – спросила она, поднявшись. – И просто пошлю ему книги, которые обещала дать почитать. У него нет таких хороших книг, как у меня, и он очень хотел почитать их, когда я рассказала, какие они интересные. Можно, Эллен?
– Ни в коем случае! Нет и нет! – решительно отрезала я. – Тогда он напишет вам ответ, и конца этому не будет. Нет, мисс Кэтрин, ваше знакомство должно полностью прекратиться. Так желает ваш отец, и я прослежу, чтобы так оно и было.
– Но разве может одна маленькая записка… – вновь начала она, умоляюще глядя на меня.
– Хватит! – прервала я ее. – Ни о каких записках и речи быть не может. Марш в постель!
Она посмотрела на меня с таким гадким видом, что поначалу я даже не стала целовать ее и желать доброй ночи. Укрыв ее одеялом, я притворила дверь в крайнем неудовольствии, но на полдороге раскаялась и потихоньку вернулась в комнату. И что бы вы думали? Мисс Кэти стояла у стола, перед ней лежал чистый лист бумаги, а в руке она держала карандаш, который при моем появлении виновато сунула под листок.
– Никто не отнесет вашу записку, Кэтрин, – сказала я, – даже если вы ее напишете. А пока я погашу свечу.
Я накрыла гасильником пламя и в этот момент почувствовала шлепок по руке, сопровождавшийся дерзким криком: «Мегера!» После я снова вышла, а Кэти заперлась на задвижку в самом злобном и капризном настроении. Письмо было ею написано и передано адресату молочником, который ходил к нам из деревни за молоком, но я об этом узнала лишь некоторое время спустя. Шли недели, и Кэти вновь стала такой, как прежде, хотя теперь на удивление часто забиралась одна в укромные уголки. И нередко, когда я неожиданно подходила к ней, она вздрагивала и склонялась над книгою, с явным намерением ее спрятать, а я замечала уголки бумаги, торчащие между страницами. Кроме того, она наладилась рано утром спускаться на кухню и слоняться там, словно в ожидании чего-то. И еще в библиотечном секретере у нее был свой маленький ящичек, где она копалась часами, и ключ от него, уходя, неизменно забирала с собою.