Грубиянские годы: биография. Том I

Под конец – после того как он, со все более теплым чувством, порассуждал о том, что видит перед собой последнюю и самую тонкую мачту лишившегося мачт парусника чьей-то жизни, что эта сухая ветвь происходит отнюдь не от золотого рождественского древа, а от дуба плача, и что она представляет собой спицу из колеса Иксиона, – Вальт решил, что непременно выторгует у нищего (которого, конечно, сможет убедить в серьезности своих намерений только посредством денег) его клюку: единственное, чем сей бедолага еще владеет. «Эта палка, – сказал себе Вальт, – должна, подобно волшебной палочке, преобразить меня и – еще лучше, чем табакерка Лоренцо, – сделать милосердным: если когда-нибудь я захочу, из-за черствости сердца либо по рассеянности, пройти мимо беды своих ближних – она мне напомнит, какой потемневшей, и дряблой, и усталой была рука того, кто когда-то на нее опирался».

Так он говорил в назидание себе; этот мягкосердечный человек, в отличие от людей жестокосердных, упрекал себя в недостаточной мягкосердечности, тогда как те, наоборот, упрекают себя в противоположном. Вальт, конечно, не нуждался в подпорке для своих плодоносящих цветов; однако там, где такие подпорки-громоотводы вырастают в большом количестве сами по себе – на полях сражений или вокруг увеселительных замков четырнадцатых Людовиков (которые рождаются на свет, уже с первого момента имея зубы[30]), в тех местах, где тайные ступени к трону, да и сам этот трон, изготавливают из таких деревяшек-мучеников, в странах, где клюка нищего становится самой распространенной палкой, то бишь в буквальном смысле начинает воплощать палочный принцип государственного управления (что происходит, возможно, не без содействия военных), – там было бы желательно ввести закон, обязывающий каждого нищего указать в завещании, что после смерти его клюка должна поступить в специально учрежденный Государственный кабинет палочных изделий: потому что, по крайней мере, можно надеяться, что если в витрине рядом с любым жезлом главнокомандующего и любым королевским скипетром будет лежать такая клюка, она послужит своего рода стабилизирующей штангой – и даже, возможно, подобно жезлу Моисея, извлечет животворную влагу из твердой тронной скалы.

Нотариус покинул свой временный лагерь хотя и опираясь на изгнаннический посох, но в столь радостном настроении, какого только можно ожидать, если иметь в виду, что продавца этого самого посоха он поверг в изумление и заставил пролить слезы радости; а еще, и в первую очередь: что Вальт мысленно обозревал золотой урожай приключений, уже собранный им – всего за полдня. «В самом деле, мне повезло! – говорил он себе. – Уже в Хэрмлесберге мое имя известно и упоминается в устной речи – а в Грюнбрунне даже и в письменной – дивная флейта движется и останавливается вместе со мной – в мои руки попал чужой страннический посох… Боже, сколько же еще таких вещих знаков может явиться на протяжении долгой второй половины дня? Сотня чудес! Ведь часы сейчас пробили только полвторого». Сделав для себя такой вывод, Вальт поднял ликующие глаза к раскинувшемуся над ним синему небесному своду.

№ 42. Переливчатый шпат Жизнь

В ближайшей реке он вымыл и нищенскую клюку, и руки, в которые принял ее от продавца, из деликатности ничем их не прикрыв. Первый акт благотворительности, который он совершил после покупки клюки, был осуществлен с помощью этой самой деревяшки по отношению к сплавной древесине. Вальт не мог смириться с тем, что если на середине реки множество бревен двигалось вниз по течению – весело и словно пританцовывая, – то другие, ничуть не хуже первых, попадали в какие-то бухточки у берега, скапливались там и оказывались на горе себе как бы заключенными в тюрьму; эти горемыки явно не заслужили, чтобы их заставляли сидеть на скамье ожидающих; а потому нотариус взял свою нищенскую клюку и, подталкивая некоторые прибившиеся к берегу бревна, страдавшие в непосредственной близости от него, помог им вновь выбраться на речную стремнину; ведь помочь всем бревнам – как и всем людям – не под силу ни одному смертному.