Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь

Под конец я пробормотала «жуть жуткая» достаточно громко, чтобы он услышал. И проигнорировала жест, когда он потер грудь, словно я назвала его гениальным терапевтом. Я отказывалась смотреть на него, и группа перешла к другой теме.

– Вы понимаете, почему этот сон стал возможен? – доктор Розен повернулся ко мне, когда до конца сеанса оставалось две минуты. Я помотала головой. – Думаете, это совпадение, что вы смогли открыто выразить мне свою ярость две недели назад, а потом вам приснился оргастический сон обо мне?

Я проигнорировала ту часть, где он связал мою ярость и сексуальное желание, и вцепилась в утверждение, что это был сон о нем.

– Зачем вы пытаетесь разрушить мою мечту?

– А почему секс со мной должен ее разрушить?

– Вы мой мозгоправ! – мое лицо перекосило при этой мысли.

– И?..

– Что случилось с доктором Радуйся Всему подряд?

– Я и радуюсь. Это же не я сопротивляюсь.

«Сопротивление» было тем единственным обвинением, которое я не могла игнорировать. Это было тягчайшее терапевтическое преступление, и я морщилась, когда уличала в нем одногруппников. Доктор Розен убеждал Рори искать работу в высокооплачиваемых организациях по защите гражданских прав, которые дали бы ей первоклассные привилегии, но она настаивала, что ее возьмут только юридические консультации в Висконсине, еле сводящие концы с концами. Со своими дипломами и рекомендациями она могла работать где угодно в Чикаго и его окрестностях, но продолжала ездить в Ваупун, что в штате Висконсин, и бесилась всякий раз, когда мы призывали ее тянуться к «чему-то лучшему».

Сопротивление – переменам, удовольствию, работе поближе к дому – не давало добиваться того, чего мы действительно хотели.

Я не совершила бы этот грех, хоть мне скорее хотелось двинуть доктора Розена по самодовольной физиономии, чем признать, что сон был грезой о его обвислой заднице.

– Отлично! – Я села на край кресла и выпрямилась. Ухватилась за подлокотники и прошептала монотонно: – Доктор Розен, я бы с радостью поимела ваше лицо в своей промежности. Просто помираю – так хочу, чтобы вы работали надо мной языком и медленно, медленно, медленно рисовали круги, пока я не кончу, – для пущего эффекта я легонько застонала.

– Черт побери, девочка… – пробормотал Карлос.

Глаза Полковника округлились, как у мультяшного персонажа. Рори вспыхнула и перевела взгляд на окно.

Доктор Розен дважды моргнул. Потом сказал:

– Вы готовы для второй группы.

Все ждали, что я что-нибудь скажу, но у меня не было слов, одни ощущения: сексуальный Лютер между моих ног, раздражение на доктора Розена, кипевшее в животе, и ужас, поднимавшийся в груди, пока я переваривала его слова.

В конце сеанса я пробормотала молитву и в каком-то тумане направилась к выходу вместе с Карлосом. Он приобнял меня за плечи.

– Я же говорил, что ты получишь свой шанс на вторую группу.

И конечно же теперь, когда он появился, я засомневалась. Действительно ли мне нужна целая вторая группа? Ездить в центр дважды в неделю, чтобы раскапывать воспоминания об острицах и получать предписания звонить членам группы, рассказывая о своих базовых человеческих функциях? И почему я так сильно этого хотела? Я думала, это позволит мне чувствовать себя любимым ребенком, типа одной из розеновских «избранных», но теперь приглашение во вторую группу заставляло меня стыдиться того, насколько я, должно быть, больна.

На следующей неделе я начала сеанс со жгуче актуального вопроса:

– Почему именно сейчас?

Доктор Розен еще даже не успел занять свое место – он возился с жалюзи на окнах у противоположной стены комнаты.

Он уселся в кресло и обдумал мой вопрос.

– Ваша готовность принести свой сон в группу, гордиться им и обсуждать его означает готовность.

– К чему?

– К большему.

– К большему чему?

– Пылу. Близости. Страстности. Сексу.

– Это поможет мне с отношениями?

– Гарантированно.

– Значит, группа – это как Best Buy[35]?

* * *