Доктор Розен неверно понял мою историю. Ком страха в животе раздулся, когда до меня дошло, насколько это неподходящая группа. Мне хотелось схватить его за жесткий коричневый воротничок и напомнить: да, я страдала после Гавайев и боролась с расстройством пищевого поведения, но в моей жизни не было покушений на убийство. Я была перфекционисткой, фригидной и погранично асексуальной, но как он мог подумать, что мое место здесь?! Я была легковесной простушкой-пустышкой – вся такая «эгегей, как бы мне хотелось иметь бойфренда!» – абсурдной и незатейливой рядом с этими женщинами, более смелыми, интересными и добившимися большего, чем когда-либо удастся мне.
Прошло двадцать минут сеанса. Где же Марни? Ей ведь полагалось быть моей напарницей в этом плавании.
Она явилась через полчаса после начала сеанса, бесцеремонно бросила оранжевую кожаную сумку на пол и тяжело плюхнулась в кресло. Я пыталась поймать ее взгляд, но она не желала смотреть на меня. Челюсти были плотно сжаты, а карие глаза метались из стороны в сторону, выискивая жертву.
– Я так блядски устала, что хочу умереть, – сказала она. Шесть недель назад Марни родила чудесную дочку. – У Пэта каждую неделю поездки, а ребенок ни в какую не желает спать. Я просто не могу…
Ее руки дрожали, когда она вытаскивала из сумки бутылку с водой. Я разговаривала с Марни утром, но она ни словом не обмолвилась о своих мучениях. Теперь же, казалось, и вовсе делала вид, что меня нет. Столь старательное избегание могло значить только одно: она на меня зла. И больше я не слышала ни одного слова, потому что меня захлестнула паника: как, как мне остановить гнев Марни? Я уже видела злую Марни прежде. Жуткое зрелище.
Раздался очередной звонок. Вошла женщина с гигантской сумкой с кожаными кисточками и ланчбоксом из пенопласта, и все молекулы в комнате мгновенно сместились. Это наверняка Нэн – Марни как-то упоминала ее, но не говорила, что Нэн такая лучистая, испускающая энергию, точно солнечные лучи. Хотя, как я знала, она уже собиралась на пенсию, кожа Нэн сияла, как у молодой женщины. Когда она улыбалась, на щеках проявлялись ямочки. Я не могла отвести глаз от серебристых сандалий, от связки ключей, которые зазвенели, когда она пристроила сумку за креслом, от ее стеснительной улыбки, адресованной доктору Розену, когда она села, и от ее рта, когда она что-то пробормотала себе под нос, пока Марни говорила. Она поздоровалась со мной быстрым кивком, и я улыбнулась в ответ.
– Вэ Эн сегодня творит со мной, что вздумается, – проговорила Нэн. – Вэ Эн хочет, чтобы я умерла.
Я посмотрела на доктора Розена. Что за Вэ Эн? Он глянул на меня, но ничего не сказал. Если я хочу понять, о чем толкует Нэн, придется задать ей вопрос.
Нэн подобрала с пола контейнер и сняла с него крышку – одно отделение было наполнено макаронами с сыром – почти оранжевый соус и паста-рожки. Продолжая говорить, она начала есть.
– Я ведь даже не голодна, – голос дрогнул. Она посмотрела на меня и объяснила, что Вэ – это «внутренний», а Эн означает расовое оскорбление, которое угнетало ее всю жизнь. Она ясно дала понять, что ей и только ей позволено произносить полную расшифровку Вэ Эн – и, клянусь богом, я еще не сошла с ума, чтобы нарываться с Нэн. Я кивнула, благодарная за то, что она меня просветила.
– Нэн, я тут вообще-то
Атмосфера накалилась, вспыхивая угрозой насилия. Я не хотела дышать этим воздухом.
Нэн ткнула вилкой в сторону Марни.
– Заткни. Хлебало. Мать твою!
Я поперхнулась вдохом и задержала его в легких.
Марни свернула крышечку с бутылки с водой.
– Жди своей гребаной очереди!
Это прозвучало как предостережение, шипение.
Как непохоже на мою другую группу, где Патрис огрызалась на Полковника Сандерса или Карлос препирался с Рори из-за ее опозданий! Между Марни и Нэн я чувствовала что-то более тяжелое, более телесное и нестабильное. Они вытаскивали слова из глубины тел, а не выдергивали из головы. Они жестикулировали всей рукой – не только ладонями. Они плевались. Воздух потрескивал от жара и угрозы.
Нэн отставила в сторону свою еду. Я уж думала, она сейчас поднимется и засучит рукава, но та вытащила из сумки салфетку, вытерла рот – очень тщательно, медленно, как разозленный шериф в каком-нибудь вестерне. Я позволяла воздуху просачиваться в мои легкие, делая один крохотный вдох за другим. Они продолжали орать друг на друга – Марни теперь была «костлявой белой сукой», а Нэн – «отказывающейся от помощи королевой драмы». Доктор Розен выглядел настороженным, но не встревоженным. Потом Нэн ткнула вилкой в сторону доктора Розена.