Той ночью в моей темной спальне Алекс стянул с меня белую хлопковую ночную рубашку через голову. Я будто падала, а меня ловили, снова и снова. Он откинулся, лег на спину.
– Ты такая красивая, – сказал он.
– Я так счастлив, – сказал он.
– Я люблю тебя, – сказала я, держа в ладонях его красивую голову.
Утром в понедельник я сидела в группе, гордо выпрямившись, позволяя летнему солнцу из восточного окна омывать мои руки светом. На лице сияла улыбка в миллион ватт.
– Я сказала ему, что люблю его.
– Он ответил тем же? – спросил Лорн.
– Не в стольких словах…
Брэд с Максом быстро переглянулись. Бабуля Мэгги резко заинтересовалась своими руками. Я отогнала мимолетную тревогу, погрузившись в свое тело. Я помнила наше «кожа к коже». Конечно же, это любовь.
В конце июля я поехала в Санкт-Петербург с Патрис и ее родителями – этот отпуск был запланирован до того, как я начала встречаться с Алексом. Наша съемная квартира недалеко от Невского проспекта была наполнена комарами, которые оставляли ярко-красные отметины на моих руках и ногах. Я тосковала вечерами по Алексу, глядя на луну и расчесывая волдыри. Днем бегала в интернет-кафе проверять электронную почту. Мой желудок скручивало узлом, от Алекса не было весточки – два дня, три, четыре. К тому времени я едва могла есть, настолько была расстроена. Почему он не пишет? Разве мы не привязаны друг к другу? Разве это не любовь?
– Он ушел! – плакалась я Патрис у Эрмитажа. Она обняла меня за плечи и велела наслаждаться видом: уличный артист с бумбоксом уговаривал медведя на цепи потанцевать под
– Не могу. У меня болит живот. – Я наклонилась, чтобы почесать скопище укусов на щиколотке. – Ненавижу Россию, ее тупые соборы, комаров, пляшущих медведей!
Я расчесала щиколотки до крови. Кровь и чешуйки кожи смешались под моими ногтями. Патрис наглаживала мою спину круговыми движениями и предложила дольку темного шоколада. Я закрыла глаза и поняла, что тоскую по группе, где могла плакать, скрежетать зубами и изливать из себя все чувства.
– У меня было время подумать, пока ты была в России.
Мы с Алексом шли по Дирборн-стрит после благотворительного забега на пять километров в пользу общества
– Дело в том, что я знаю, ты – не моя единственная, – он шагал по улице, не сбившись с шага и не глядя на меня.
Нет, нет, нет! Я выдохнула через нос, чтобы голос звучал ровно.
– О чем ты говоришь?
– Я просто знаю. Ты – не тот человек, с которым мне суждено быть.
Руки задрожали в душном августовском воздухе. Я ощутила во рту вкус банана, который съела после забега четыре квартала назад. Пот на шее сделался ледяным.
В вестибюле дома Алекс остановился у почтового ящика, в то время как я дрожала у лифтов, точно бродячая кошка. Неужели ему действительно так надо забрать счет по банковской карте и буклет продуктового магазина именно в этот момент?!
Когда двери лифта разъехались, я побрела внутрь, а он отступил на шаг назад, чтобы дождаться следующего.
Я принесла осколки всей посуды, которую разбила в тот вечер, в свою понедельничную группу и вывалила их в центр круга.
Кусочки керамического блюда для Дня благодарения, которое я купила в
– Его больше нет, – сказала я группе, которая привела Алекса в мою жизнь. Теперь мне нужно было, чтобы они поймали меня, потому что я падала по-настоящему. – Я не «та самая единственная».
Слезы капали, тихие и нескончаемые. Патрис выбралась из кресла и заставила меня встать. Обвила руками.
– Мне так жаль!
Доктор Розен наклонился ко мне, словно раскрывал тайну.
–
Нет, он ушел навсегда. Та бомба, которую я когда-то представляла под его гладкой кожей и красивыми ребрами, сдетонировала. И я разлетелась на кусочки.
– Разве вы не разочаровались во мне? Вы все думали, что Алекс – мой человек.