Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь

В пятницу в аугсбургском конференц-зале Джек попросил тех, кто хочет отправиться домой, поднять руки. Собиравшиеся лететь должны были провести брифинг для рабочей группы в Чикаго, а потом вернуться в Германию на следующей неделе. Большинство младших юристов решили остаться ради баров на выходных, пивных и Шварцвальда. До Октоберфеста оставались считаные дни. Моя рука взметнулась в воздух, как ракета. Отправьте меня домой!

Я приехала в аэропорт на три часа раньше, чем нужно, но рейс, который должен был доставить меня из Аугсбурга во Франкфурт, отменили. Чопорная женщина за стойкой United Airlines предложила лететь на следующий день. Я покачала головой. Нет! Я купила билет на поезд до Франкфурта; забронировала билет на более поздний рейс до Чикаго. Если даже придется проползти ползком всю Германию, я поеду домой.

Часом позже я, не поднимая глаз, протянула кондуктору билет.

Решение было принято: когда снова приду в группу, расстанусь с доктором Розеном. Мои обида и гнев не были жаркими и пламенными. Они были холодны и остры.

Решение принято. Контракт подписан. Дверь заперта. Если все равно суждено тонуть, пусть мои ноги коснутся дна. Доктор Розен доказал, что не способен заботиться обо мне, когда я больше всего нуждалась в нем, так что больше не хочу быть на его попечении. Обращусь к Линде или Фрэнсису. Найду настоящего терапевта. Такого, которому будет не насрать на меня.

Я угнездилась у окна поезда, не глядя на проплывавшую мимо немецкую глубинку. К этому времени мне должно было стать лучше. Никто другой после стольких лет лечения не мог похвастаться столь же мизерным прогрессом. Другие люди приходили в группу – и им становилось лучше. Карьеры росли в многообещающих новых направлениях. Они выплачивали долги. Дети оканчивали школы и поступали в колледжи свободных искусств. Они съезжались с новыми бойфрендами. Вступали в брак. Рожали детей.

А еще была я. Отношения по-прежнему утекали из рук, сколько бы групп я ни посещала. Чертова дура! Может, доктор Розен злился на меня, потому что я испортила его послужной список. Я была той темной лошадкой, от которой ждали победы, но она не смогла чисто взять препятствие. Кто-то подстрелил меня. Я вернулась к тому, чем была до первого звонка доктору Розену, только теперь мне было еще хуже, потому что я научилась чувствовать намного больше. Все эти одно-двухсложные (в основном) слова. Гнев. Боль. Одиночество. Стыд.

Я вытащила «блэкберри», чтобы дать кому-нибудь знать, что прибуду в Чикаго на шесть часов позже расчетного времени. Но кому? Я могла бы сообщить родителям, что еду поездом, а не лечу самолетом, но мысль об этом заставляла меня чувствовать себя тридцатилетней неудачницей. Кому какая разница, где я нахожусь в эту самую минуту? Никому. Абсолютно.

Я набрала сообщение доктору Розену: «Мне очень жаль. Я правда старалась. Клянусь».

В понедельник я в течение часа двадцати пяти минут из полутора не произнесла ни слова. Похоже, все поняли, что меня лучше не трогать. Я чувствовала, что Макс и Бабуля Мэгги смотрят на меня, но ничего не говорили. Мне не хватало энергии, чтобы расстаться с доктором Розеном. Для этого потребовалось слишком много слов, слишком длительная дискуссия. Что ж, значит, буду плыть, пока голова не скроется под водой.

– На следующей неделе меня не будет, – сказала Патрис без пяти девять. – Конференция в Сан-Франциско.

Доктор Розен вытащил голубой блокнот для записи пациентов, который носил в кармане – он делал так всегда в тех случаях, когда кто-нибудь объявлял, что не придет в группу. Как-то раз я спросила, почему он каждый раз записывает отсутствующих, и он ответил, мол, это потому, что ему небезразлично, где мы. Я вспомнила то время, когда мне в это верилось.

Он взглянул на меня с ручкой наготове, дожидаясь, пока я объявлю о времени своего возвращения из Германии – чтобы он мог вписать мои инициалы в клеточки понедельника, вторника, четверга. Я ничего не сказала. Моя голова погрузилась ниже ватерлинии.

Доктор Розен прикрепил ручку к блокноту и откашлялся.

– Мне нужно кое-что рассказать группе.

Его губы сжались в прямую линию, глаза были крайне серьезны. Я чувствовала, что он смотрит на меня, но мой взгляд в это время прожигал дыру в кроссовках Брэда.

– Когда я получил ваше последнее сообщение, Кристи, впервые за все время… – он сделал паузу и оглядел комнату, – …я стал опасаться за вашу безопасность.

Я напугала непробиваемого доктора Розена? Того самого парня, который думал, что все на свете является забавной и полезной пищей для эмоционального роста?

– В норме вы полны страсти и ярости, – он судорожно всплеснул руками и энергично закивал головой, подражая мне. – Вы вопите, кипите и возмущаетесь. А это было другое. Это было страшно.

Нехорошо пугать своего терапевта.