На следующих сеансах в четверг и понедельник я не упоминала о Риде – умолчание, которое оправдывалось тем, что, раз он ходит во вторничную группу, так во вторник и следует о нем говорить. Во вторник я завела будильник на пятнадцать минут раньше обычного, чтобы одеться тщательнее, чем всегда. Желудок крутил сальто, пока поезд останавливался на станции «Вашингтон».
Рид пришел на сеанс с пятиминутным опозданием. Он поставил портфель рядом с моим креслом и, усаживаясь, подвинулся на несколько сантиметров ближе. Чувствуют ли все они, как жар поднимается между нами? И мое грохочущее сердце – наверняка и доктор Розен, и остальные его слышат.
Во время сеанса я смотрела на темный индиго Ридовых слаксов, на тонкие волоски на запястьях. Когда он говорил, я наблюдала, как движутся его губы; когда он расстроенно проводил рукой по волосам, я не могла заставить себя отвести взгляд. И с такой же одержимостью поглядывала на часы, потому что в девять группа закончится, Рид направится на север, в свой офис, а я пойду на запад к своему, где ждет серая жизнь, состоящая из рецензирования документов и кельтской музыки… Но в группе, где меньше метра отделяло меня от Рида, жизнь искрилась красками и обещаниями, потому что я видела, как он спорит с Полковником, чувствовала, как он легонько задевает мою ногу своей, слушала его смех.
И вот: мои чувства к Риду имели бесспорно сексуальную природу, что означало необходимость поделиться ими с группой. Потребность в раскрытии давила на губы изнутри, но Рид опередил меня.
– Я все время думаю о Кристи. Когда ложусь в постель с Мирандой, жалею о том, что она не Кристи. На футбольном матче дочерей я мечтаю о том, чтобы со мной была Кристи. Мы на днях разговаривали по телефону, и это было очень… – Рид глянул на меня, словно прося разрешения. Я кивнула. – Это было очень приятно.
Все теперь смотрели на меня, ожидая моей половины признания. Я признала, что мне было приятно разговаривать с ним. Я не стала рассказывать, как заперла дверь и трогала себя в кабинете после первого разговора. Какие слова могли сравниться с ощущениями в моем теле?! Это непрерывное биение, это головокружительное чувство, словно после конкурса «кто быстрее напьется» или вдыхания веселящего газа. Единственные слова, которые пришли мне на ум, были чистым абсурдом. Я никак не могла сказать им, что, кажется, влюбляюсь.
В то же время за мной не водилось привычки уводить чужих мужей. Я ходила на факультатив по женским исследованиям. Я читала Маккиннон, Чодороу и Сиксу. К тому же хватало ума не верить, что женатый Рид бросит свой колониальный дом в пригороде.
Я не для того отсидела сотни терапевтических сеансов, чтобы скатиться в клише «одинокая девушка влюбляется в несчастливого в браке мужчину из своей группы терапии».
Я уже пыталась встречаться с мужчиной, который лечился у доктора Розена, и понятно, что из этого вышло. Я помнила Монику Левински – порицание общества и расторжение контракта с фирмой
– Чего вы хотите? – спросил меня доктор Розен.
– Я не знаю, как ответить на этот вопрос.
– Почему?
– Я не знаю, что́ мне позволительно иметь.
Я ответила на взгляд доктора Розена и уверилась, что он знает ответ: я хотела Рида.
Каждое утро на тумбочке гремел сотовый. Рид – по дороге на работу, еще до рассвета. Биржевые рынки открываются рано. Он всегда звонил на работу в середине утра, просто чтобы сказать «привет», а потом снова, когда торги закрывались. По вечерам он звонил, идя пешком от офиса к метро. Я слышала, как каблуки ботинок цокали по тротуару. Иногда мы разговаривали с той секунды, как он выходил за дверь офиса, весь путь до станции, всю поездку и вплоть до входной двери дома, когда он вставлял ключ в замок и шептал, что на сегодня все. Он показал мне, как отправлять ПИН-сообщения с моего «блэкберри» – они шли в обход серверов наших фирм и вроде бы не оставляли никаких следов. Когда «блэкберри» начинал светиться мигающим красным огоньком, я знала, что это ПИН от Рида, и тело вздрагивало, реагируя на него.