Ярость в моем теле – на себя, на Рида, на доктора Розена за то, что назвал это «прогрессом», – не давала стоять спокойно, требуя выхода. И еще я была зла на Макса за то, что подстрекал меня «разыграть эту партию до конца». И на Рори, Патрис и Бабулю Мэгги – за то, что всю дорогу были правы. Я зашнуровала беговые кроссовки и побежала по 15-километровому маршруту вдоль озера. Топая, мчалась мимо групп бегунов и стаек туристов, фотографировавших Военно-морской пирс. Натянула бейсболку на самые брови и не смотрела в глаза ни одной живой душе. Музыка в наушниках была выведена на полную громкость, и я позволила ей вымывать из меня все мысли о Риде и о том, какая я дура. Добежав до конца маршрута, я по-прежнему оставалась взведенной и дерганой. Я могла бы пробежать еще десяток километров. Я могла бы бежать до тех пор, пока не порву все мышцы в теле, пока не сожгу легкие, пока пальцы ног не превратятся в кровавые обрубки.
Но на самом деле мне нужно было поплакать.
Я просидела всю 12-шаговую встречу, не услышав и не сказав ни слова. Несколько человек после ее окончания подошли ко мне с вопросом, все ли у меня в порядке, и я отрицательно качала головой. И опиралась на сжатые до белизны костяшки. Нет, у меня не все в порядке.
После встречи я сидела в машине, не зная, куда податься. Солнце струилось в окна со всех сторон, смеющиеся студентки университета Де Поля и группки туристов из пригородов шли по улице. Мир за пределами машины был слишком шумным и страшным.
Я позвонила Патрис.
– Я отключила «блэкберри». Все, с меня хватит.
– Я так беспокоилась! Тебе не следует сейчас быть одной.
Я подъехала к дому Лорна и долго ревела в его подушки-думки, и боролась с желанием отпереть багажник, вытащить оттуда «блэкберри» и списаться с Ридом. Его жена, Рене, гладила меня по голове, рассказывая, как она тоже плакала ночами по Риду, когда осознала, что тот никогда не бросит жену. Сынишка Лорна и Рене, Роман, ползал на четвереньках по полу у моих ног, издавая милый младенческий лепет.
Приступ скорби обессилил меня, и я то и дело возвращалась к абсурдной мысли о том, что с моей стороны несправедливо так его бросать.
– Его тесть умирает. Может, мне следовало расстаться с ним не сейчас, а летом?
Лорн и Рене покачали головами.
– Доктор Розен будет гордиться тобой, – сказал Лорн. Слезы брызнули из глаз. Что должен был думать доктор Розен, глядя, как мы с Ридом держимся за руки, слушая, как описываем свою дурацкую поездку в торговый центр, нашу тайную сексуальную жизнь?
Все эти недели в группе он держал покерфейс, но наверняка качал головой, оставаясь в одиночестве в кабинете, гадая, когда же его дура-пациентка возьмется за ум.
– У меня идея. Иди-ка сюда, – Рене подвела меня к столу и усадила за свой компьютер. Нажала пару клавиш, и экран заполнили улыбающиеся лица молодой пары. На заднем плане маячили размытые изображения людей, держащих в руках бенгальские огни. Поперек экрана бежала надпись:
– Это же
– Эти мужчины свободны…
– И они ищут
– Доверься мне. Они тебя полюбят. Мы назовем тебя «девушкой из Техаса». Стоит только с тобой познакомиться – и им будет наплевать, что ты католическая монашка.
Я сомневалась, но она одарила меня этаким особым взглядом:
Рене подсказывала, как отвечать на вопросы в анкете. Нет, я не ашкеназка[52]
. Нет, я не хожу каждую неделю в синагогу. Рене настаивала, что надо отметить пункт, указывающий, что я соблюдаю кашрут, поскольку я терпеть не могла ветчину. Я почти не надеялась, что мужчины на