Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь

Когда, наконец, зажужжал телефон, я перебралась на тихое место подальше от эспрессо-машины. Слова Рида тонули в шумном дыхании. Казалось, он бежал по улице. Я представила, как он мчится по Мэдисон, стараясь поскорее попасть домой. К своей семье. Я хочу, чтобы он бежал ко мне. Что-то холодное и резкое в его голосе заставило меня сесть прямее. Он всегда клялся, что у него нет от меня тайн, что я могу спросить его о чем угодно. И теперь потребовалось все мое мужество, чтобы задать вопрос:

– Куда ты идешь?

– Веду своих девчонок в пиццерию, – в понятие «девчонки», несомненно, включалась и жена. Ком в горле принял ее форму – форму женщины в сливовом платье и с голливудскими высветленными прядями. – Ненадолго. Завтра едем в Айову.

У отца Миранды недавно обнаружили неизлечимый рак печени. Я была уверена, что этот диагноз сблизит Рида с женой, но пока он только сообщал, что она стала закрываться от него еще больше, чем прежде.

– С тобой все в порядке? – я раскачивалась на табурете, в одной руке держа телефон, другую прижав к сердцу.

– Нервничаю из-за поездки, – холод в его голосе стал более колючим.

– Ты знаешь, если я тебе понадоблюсь…

Кофемашина загремела и заурчала, заглушая остальные звуки.

– Мне надо идти.

Впервые за все время он повесил трубку, не сказав «я тебя люблю». Шумная стойка «Старбакса» поплыла перед глазами. Меня охватила настоящая паника. Я это предчувствовала. Рид уже не так крепко за меня держался. Теперь он уйдет под воду и исчезнет, как остальные – так я всегда и предполагала.

ПИН-сообщение пришло в тот вечер сразу после одиннадцати. «Прости», – написал он.

Я не собиралась его допрашивать. Я была антиподом Миранды – никаких подозрений, никакого шпионства, никаких трудностей. Я написала в ответ: «Не нужно извиняться! Я люблю тебя! Давай поговорим завтра». И конечно же, не спросила, почему потребовалось целых четыре часа, чтобы поесть пиццы «с девчонками».

– Я солгал тебе.

Было шесть утра. Я не спала с четырех, бродя по квартире и посасывая обезжиренное молоко из пакета, пытаясь успокоить желудок.

– Чувак, да я уже знаю про жену и детей! – я искусственно рассмеялась. Он молчал.

– Вчера вечером мы с Мирандой были в ресторане, отмечали нашу… – тут я резко втянула в себя воздух, губами проговаривая это слово до того, как он его произнес, – …годовщину.

Я прижалась спиной к стене спальни и съехала на пол.

Годовщина. Такое прекрасное слово, а теперь оно отдавало на моем языке горечью. Правда его лжи угнездилась в моем животе. Тело жаждало опорожнения – рвоты, слез, воплей. Но я продолжала сидеть у стены, вытянув ноги перпендикулярно телу.

В группе он ни словом не обмолвился о годовщине. За все те терапевтические сеансы, которые мы просидели вместе – держась за руки, – у меня сложилось впечатление, что между Ридом и Мирандой слишком мало светской вежливости, чтобы они могли выдержать вечер за столом без дочерей. Теперь же я не могла выбросить из головы картинку, на которой они лакомились филе и безмучным шоколадным тортом. Я видела горящие свечи, извиняющиеся поглаживания и таяние всех застывших обид, накопившихся между ними.

Я дрожала, дрожала, дрожала.

– Я люблю тебя. Пожалуйста, не сомневайся, что я тебя люблю, – умолял Рид. – Скажи что-нибудь. Пожалуйста!

– Как это скучно!

У меня хватало ума понять, что мы никогда не будем вместе, но хватило и тупости, чтобы надеяться на другую концовку.

Все еще держа в руке телефон, я доползла до ванной и наклонилась над унитазом – утешительное зрелище, такое знакомое, с самого подросткового возраста. Из меня ничего не выходило, поскольку я так и не смогла вчера впихнуть в себя ни крошки еды – в отличие от Рида, который чудесно и празднично поужинал с женой, с которой прожил двадцать лет.

– Все, я вешаю трубку.

Я захлопнула телефон и изо всех сил швырнула его прямо в зеркало. Он загрохотал, заскакал и остался лежать у ванны. Я отключила «блэкберри» и заперла его в багажнике машины.

Больше никаких ПИН-сообщеий.

Больше никакого секса по телефону.

Больше никаких тайных восторгов.