Групповой портрет с дамой

1. Несколько дней назад к полицейскому Дитеру Вюльфену, находившемуся в патрульной машине на стоянке у ворот Южного кладбища, обратилась некая госпожа Кэте Цвифеллер с просьбой взломать дверь в квартире Ильзы Кремер, ул. Нургхаймер, дом № 5. На вопрос, почему она считает необходимым это сделать, госпожа Цв. заявила, что после очень долгих поисков, длившихся двадцать пять лет (правда, эти годы не были, по ее словам, целиком посвящены поискам), она наконец узнала адрес госпожи Кремер и выкроила время, чтобы приехать к ней и сделать очень важное сообщение. Госпожу Цв. сопровождал ее сын, Генрих Цвифеллер, двадцати пяти лет, крестьянин, как и его мать (собственно, о госпоже Цв. было бы правильнее сказать «крестьянка». – Авт.). Оба они приехали с намерением сообщить госпоже Кремер, что ее сын Эрих, погибший в конце сорок четвертого года, находясь в деревне, расположенной между Коммершайдтом и Зиммератом, предпринял попытку перебежать к американцам. Будучи обстрелян как с немецкой, так и с американской стороны, он, ища укрытия, заскочил в дом Цвифеллеров, укрылся там и провел в доме несколько дней, в течение которых между нею, Кэте Цвифеллер, и Эрихом Кремером – ему семнадцать, ей девятнадцать – возникла интимная любовная связь; они «обручились», «поклялись в верности до гроба» и решили не выходить из дома; они не вышли, даже когда бои поблизости достигли такого накала, что над их жизнью нависла прямая угроза: дом Цв. находился «между двумя огневыми линиями». Когда американцы придвинулись совсем близко, Эрих К. попытался вывесить над дверью дома кухонное полотенце в знак капитуляции – полотенце было белое, хотя и с красными полосами по краям. В этот момент он был убит «выстрелом прямо в сердце»; госпожа Цв. своими глазами видела того, кто это сделал: на высотке «между двумя огневыми линиями» сидел немецкий снайпер, направив винтовку не в сторону американцев, а на деревню, где после этого случая уже никто не осмеливался вывесить белый флаг («В деревне оставалось еще человек пять»). Госпожа Цв. показала, что втащила мертвого К. к себе в дом, а ночью, заливаясь слезами, закопала в сарае; позже, когда американцы захватили деревню, она своими руками похоронила его в «освященной земле». Вскоре она поняла, что беременна, «точно в срок», то есть двадцатого сентября сорок пятого года, родила сына и нарекла его при крещении Генрихом; ее родители – в конце сорок четвертого она жила в доме одна – не вернулись из эвакуации, она ничего не знает об их судьбе, они числятся пропавшими без вести и, наверное, погибли «по дороге» при бомбежке. Ей, матери-одиночке, пришлось самой поднимать небольшое, доставшееся по наследству хозяйство, что далось ей тяжким трудом, но «время лечит раны»; она вырастила сына, в школе он хорошо учился, стал крестьянином. Как-никак, у мальчика было то, чего лишены многие его сверстники: могила отца вблизи от дома. Она, госпожа Цв., «уже» (!!) в 1948 году пыталась разыскать госпожу К., потом, «уже» (!!) в 1952 году, предприняла еще одну попытку и надолго отказалась от своей затеи, сочтя ее безнадежной; однако в 1960 году (!!) все же сделала еще одну попытку, также закончившуюся неудачей. Правда, в ту пору она еще не знала, что Эрих К. тоже был внебрачным ребенком, не знала также ни имени, ни профессии его матери. Лишь с полгода назад, при помощи агента фирмы химических удобрений, который из любезности энергично занялся этим делом, она узнала наконец адрес госпожи К., но еще некоторое время колебалась, не зная, «как встретит госпожа К. эту новость». В конце концов сын настоял, они поехали в город, нашли квартиру госпожи К., но достучаться не могут – дверь не открывают. Расспросы среди соседей (тут-то и выступила на авансцену дама в бигуди, а также скулящая собачонка и т. д., – все это пало жертвой беспощадных новаций, напоминающих своей жестокостью иконоборчество!!) показали, что госпожа К. никак не могла находиться в отъезде, поскольку никогда никуда не уезжала. Короче говоря: она, госпожа Цв., «предполагает самое худшее».