Групповой портрет с дамой

Но незадолго до выписки с Вашей приятельницей случилось весьма странное, прямо-таки парадоксальное событие. Даже у меня – бывшего студента-медика, пять лет занимавшегося «врачебной» практикой и тридцать пять лет общавшегося с венерическими больными, привыкшего к их циничному жаргону, – даже у меня язык не поворачивается не то что устно, но даже письменно изложить такой даме, как Вы, некоторые факты. Итак, уважаемая госпожа Пфайфер, речь пойдет о весьма сложно реагирующем и функционирующем как в физическом и биохимическом, так и в психологическом смысле органе, который в обиходе называется мужским членом (наконец-то слово сказано. Как камень с души свалился!). Вас, конечно, не удивит, что женщины, составляющие основной контингент нашей клиники, именуют этот мужской атрибут не самыми ласкательными словами. Особой популярностью пользуются и испокон веку пользовались различные мужские имена. И хотя явно вульгарные словечки звучат, конечно, достаточно грубо, но они, по крайней мере, соответствуют данной среде и даже носят почти деловой, чуть ли не медицинский характер, что делает их менее вульгарными, нежели нарочито «благородные» наименования. И вот как раз в те недели, когда Ваша приятельница начала выздоравливать, в нашей клинике распространилась глупейшая мода называть упомянутый атрибут исключительно мужскими именами. Вы, наверное, знаете, уважаемая госпожа Пфайфер, что в таких клиниках, как наша, иногда возникают волны глупейшей моды, какие бывают, пожалуй, также в интернатах для девочек, причем эта мода обычно передается и обслуживающему персоналу. Как я убедился за три года пребывания в тюрьме, такой «диалектический перескок» существует и между арестантами и надзирателями. Монахини, работающие у нас в качестве сестер милосердия, и сами по себе склонны ко всякого рода глупым проделкам, а уж в дерматологических клиниках особенно охотно участвуют в дурацких шутках больных. Такое поведение даже нельзя назвать недостойным, с их стороны это, скорее, своеобразная самооборона. Вообще-то сестры-монахини относились к Вашей приятельнице в высшей степени приязненно, часто смотрели сквозь пальцы на ее визитеров и приносимые ими подарки – спиртное и сигареты; но поскольку часть этих сестер уже лет тридцать, а то и сорок общаются с венерическими больными, многие из них – в целях самообороны! – усвоили их жаргон и нередко даже сами способствуют его обогащению. А теперь я должен сообщить Вам один поразительный факт, который Вас, однако, скорее всего, не удивит, потому что Вы увидите в нем лишь подтверждение давно Вам известного обстоятельства: госпожа Шлёмер обладала чрезвычайно обостренным чувством стыда. Поначалу ее лишь поддразнивали, говоря в ее присутствии об упомянутом атрибуте и именуя его то «Густав Адольф», то «Эгон» или «Фридрих» и т. д. и вовсю потешаясь над тем, что она не понимала, о чем речь. Но постепенно эти шутки превратились в жестокие забавы, не прекращавшиеся ни днем, ни ночью, причем сестры-монахини тоже принимали в них участие. Сначала в игру включали лишь типично лютеранские имена: «Тебя, видать, слишком часто посещал Густав Адольф» – или: «Ты слишком любила Эгона» и т. д. и т. п. Но потом, «чтобы помочь ей избавиться от этой идиотской наивности» (пациентка К. Г., профессиональная сводня, шестидесяти с лишним лет), больные перешли от туманных намеков к лобовым, и госпожа Шлёмер поняла, что имеется в виду; тогда она начала заливаться краской всякий раз, как в ее присутствии упоминалось мужское имя. Ее пылающие щеки тут же приписали жеманству и ханжеству, что дало новый повод для насмешек, так что жестокие забавы постепенно превратились в садистские издевательства. Жестокость преследователей дошла до того, что они стали в соответствующем контексте употреблять и женские имена. Причем наибольшим успехом пользовались сочетания типично лютеранских имен с типично католическими, – такие сочетания назывались у них «смешанными браками» (например, Алоис и Луиза и т. д.). Теперь уже госпожа Шлёмер, попросту говоря, все время была красная как рак, она краснела, даже если в коридоре кто-нибудь без всякого злого умысла громко звал по имени посетителя, сестру или санитарку. Возмущенные такой чувствительностью госпожи Шлёмер и не желая с ней считаться, ставшие на путь жестоких издевательств мучительницы не могли уже остановиться и дошли, наконец, до немыслимого святотатства: теперь уже всуе поминали святого Алоиса, который почитается покровителем непорочных душ, или святую Агату и т. д. Даже человек не столь ранимый, как госпожа Шлёмер, и то бы не выдержал, а уж она-то теперь не только краснела, но просто стонала всякий раз, как слышала имя «Генрих» или «святой Генрих».