– Да брось ты… Он мне категорически запретил использовать часовых, а точнее, не часовых, а их оружие… Ну, запретил так запретил. Я взял один автомат на складе и выполнил приказание… А потом обратил внимание, что там много запчастей от автоматов…
– Ну и что?
– Такое бывает, когда оружие часто ремонтируют… А здесь никто этим не занимался.
– Ну и что?
– Не понимаешь?
– Нет.
– Ну ладно, может, это мои домыслы… Но предчувствия у меня, зема, хреновые… Мы здесь похожи на пехоту на минном поле, правда, с противотанковыми минами.
– Ну, тогда нам нечего бояться, – сказал Веригин. – Для пехоты ходьба по танковым минам не страшна.
– Конечно, – ответил земляк, – а если рядом танки появятся, то от нас одни брызги останутся…
– Если я тебя правильно понял, ты советуешь держаться подальше от танков?
– Да, но этого мало… Нужно при случае иметь возможность себя защитить самому, – произнес Гвоздилин и вытащил из кармана какую-то железку, – знаешь, что это такое?
– Ударник от автомата Калашникова.
– Точно, я тебе его дарю. Ты потихоньку сделай ревизию своему АКМ.
– Ты полагаешь?
– Я только предполагаю… Ну, прощай. Я пошел за документами и деньгами на дорогу.
А девять лет назад я летел в отпуск домой.
Отпуск мне объявили в октябре, но я специально тянул с отъездом, стремясь попасть в Черноводск к Новому году. Побыть дома на новогодние праздники – что может быть лучше? Да и отпуск на втором году, когда тебе остается служить меньше, чем ты отслужил, предпочтительней, чем на первом, – истина, которую знает всякий служивший срочную.
Однако судьба распорядилась иначе. Первого декабря ко мне подошел ротный писарь ефрейтор Писаренко и сказал, что на меня «у штаби выписаны документы». Потом он добавил: «…документы я тоби щас принесу, а гроши на дорогу завтра: треба заявку давать, да там-то и грошей-то – шестнадцать карбованцев…»
Разве можно ждать до завтра, когда у тебя на руках отпускное удостоверение, требование на покупку билета и душой ты уже где-то далеко и от части, и от Москвы.
Узнав о моем горе, взвод вывернул карманы и ссудил мне в дорогу семь рублей мелочью.
– Не дрейфь, – сказал мне Семен Мясников, родом он был из соседнего с Черноводском района, – деньги тебе не понадобятся. Рви на аэровокзал, сдавай требование, доплачивай пару-тройку рублей, и через четыре часа ты в Н-ске… Привет ему большой, а через два в своем Черноводске, чтоб он сгорел.
Сеня не любил Черноводск. Однажды его там здорово поколотили, и с тех пор он посылает на голову моей малой родины различные проклятия.
Ради того, чтобы быстрее добраться домой, можно выйти из части вообще без копейки, а у меня было целых семь рублей: стоило ли беспокоиться.
До аэровокзала я добрался махом, так же быстро сдал в кассу воинское требование на проезд поездом, доплатил шесть рублей, перекусил в буфете и, звеня последними медяками, стал ждать объявления своего рейса.
Ждать пришлось четверо суток.
Сначала причин для беспокойства не было. Подумаешь, задержали рейс – не на сутки же, через два часа дадут объявление о посадке на автобус, но – нет. Рейсы на восток все время откладывали на один-два часа, держа пассажиров на привязи, гораздо более надежной, чем та веревка, которой бродячие музыканты привязывают мартышек к своим шарманкам.
– Граждане пассажиры, – произносила в очередной раз диктор, – вылет вашего рейса откладывается, о времени вылета будет сообщено дополнительно.
И все ждали этой дополнительной информации: ведь отлучись куда-нибудь и, по закону подлости, объявят посадку на твой рейс, потом никому не докажешь, что ты не верблюд. Что делать? Где начинается авиация – там кончается порядок. Изречение это я впервые услышал там же из уст «дембелей», служивших в ВВС и так же, как я, ожидавших вылета на восток.
Слоняясь по вокзалу, я нашел прекрасное место за щитом с рекламой, призывающей экономить время – летать самолетом. В «запассажиренных» вокзалах и портах сесть или даже лечь за таким щитом уже не считается нарушением общественного порядка: кресел не хватает, и люди размещаются где только можно.
Грустный, сидел я за щитом и чаще обычного поглядывал на второй ярус, где стояли высокие столики, за которыми жертвы аэрофлота поглощали буфетную снедь.
Однако с голоду я не умер. На вторые сутки достал из кармана последнюю двушку и набрал номер знакомой девушки… Что могла сказать в таком случае девушка? Разумеется – почему не позвонил раньше?
Девушку звали Нина. Она дала команду ждать ее у правого выхода в семь ноль-ноль и появилась у левого в семь тридцать пять. Появилась с сумкой, в которой были бутерброды и маленький детский термос с кофе.
За тем же щитом мы поглощали принесенное и украдкой целовались. Целоваться не украдкой мне не позволяла военная форма и положение защитника Родины…