Грузия. Перекресток империй. История длиной в три тысячи лет

Осенью 1837 года, однако, карьера Розена оборвалась. Царь Николай объявил торжественный объезд Закавказья. Высадившись в Поти, он поехал в Кутаиси, Тбилиси и Ереван. 7 октября, при въезде в Тбилиси, царская карета перевернулась (в благодарность за то, что царь уцелел, на этом месте был воздвигнут железный крест «Всевидящее око»). Хуже того, Розен, выдав девятнадцатилетнюю дочь Лидию за обрусевшего полковника Александра Дадиани, заключил альянс, типичный для бывших хозяев Грузии. Царю донесли, что Дадиани плохо обращался со своими солдатами, у которых не было сапог, и сек солдатских жен, отказывавшихся косить его сено. (Французский консул уже заметил, что Дадиани отстроил себе мраморный дворец и что Розен «ослабел».) На глазах у всего народа, перед плачущим Розеном, до тех пор укрывавшим преступления зятя, царь сорвал с Дадиани погоны и отправил его под полицейским конвоем в Россию. Розена перевели на унизительную сенатскую должность в Москву, где в 1839 году его сразил инфаркт. Он умер два года спустя[232].

18 Наместничество

Своевольный подход барона Розена к управлению Закавказьем беспокоил императора Николая и его министров, которые хотели, чтоб с Закавказьем обращались как с любой другой российской губернией. Уже несколько лет военный министр, а также министры финансов, юстиции и внутренних дел заседали в «Кавказском комитете» в Петербурге, пытаясь выработать политику централизации. В 1837 году император поручил сенатору Павлу Гану составить план преобразования. Ган рекомендовал разделить весь кавказский край от левого берега Дона до иранской границы на три провинции и подчинить петербургским министерствам правителя края.

В ноябре 1837 года главнокомандующим Кавказским корпусом и главным гражданским правителем всего Кавказа назначили генерала Евгения Головина, стяжавшего себе репутацию не только бюрократическим азартом, но и беспощадной репрессией польских повстанцев. Ему внушили, что необходимо дисциплинировать и русифицировать грузин, армян и азербайджанцев. Военный министр, генерал Александр Чернышев, настаивал, что важнее всего истребить Шамиля, чей дагестано-чеченский эмират уже выигрывал кровавый джихад против России. (Генерал Ермолов предсказал, что Головин не выдержит и что его преемник, генерал Нейдгардт, который до отъезда в Тбилиси взял в аренду московский дом, сдастся еще быстрее: Ермолов был убежден, что с Закавказьем справится только наместник[233].)

Несмотря на без малого сорок лет российской власти, Грузия еще не встала на ноги. Население прибавилось главным образом не благодаря повышению рождаемости или сокращению смертности от эпидемий, голода и разбоя, а расширению территории и приходу иммигрантов — греческих шахтеров, армянских торговцев, немецких колонистов и русских сектантов. Головину удалось построить в Тбилиси Институт благородных девиц, новые казармы и военные конюшни и задействовать печатные станки; Ахалцихе ожил, и немецкие колонисты начали копать ирригационные каналы. Головин упразднил кодекс Вахтанга VI, справедливо решив, что, кроме статей, касавшихся ирригации, никакой пользы от него не было. (Кодекс так халтурно перевели на русский, что пользоваться им было невозможно: например, там, где подлинник постановил, что вор должен вернуть краденое и заплатить штраф вдвое выше стоимости краденого, русский перевод гласил, что он «должен передать двух из своих сообщников»[234].)

Головину было не под силу привести в порядок пути сообщения и промышленность. Только что открытый порт Сухум, как и вся Абхазия, был отрезан от Мингрелии и остальной Грузии, когда развалился деревянный мост над рекой Ингури; Тбилисский шелковый завод, где заключенные отбывали каторгу, пришлось превратить в казарму; Сахарный завод Зубалишвили оказался нерентабельным, так как его сахар был хуже и стоил дороже, чем импортный; в тбилисской обсерватории не было ни оборудования, ни метеорологов, ни бюджета[235]. Несмотря на истраченные на них огромные деньги, две единственные магистрали, из Тбилиси на Крестовый перевал и в Имеретию, были чаще всего непроходимыми. Когда в 1837 году географ Дюбуа де Монтперё (Montpe2reux) по инициативе французского правительства и с поддержкой Николая I проезжал Грузию, он назвал Сурами «мизерным поселком», а раньше известный Шорапани — заброшенной деревней[236]. Мало кто из русских поселился в Грузии, да и у тех, кто остался, отношения с местными грузинскими женщинами не сложились, и ни грузинская, ни русская община не признавала их детей. В Имеретии, по словам Монтперё, в кукурузе и вине не было недостатка, но только очень богатые позволяли себе пить чай. Мингрелия под властью Левана V Дадиани стала ксенофобской диктатурой. Неудивительно, что предложение консула Бенуа-Огюста Ратти-Ментона в мае 1839 года привезти в Западную Грузию триста французских колонистов, несмотря на поддержку Головина, не реализовалось[237].