Грузия. Перекресток империй. История длиной в три тысячи лет

В 1838 году из Ахалцихе опять распространилась чума, унесшая сотни жизней. Дагестанские захватчики снова начали брать тушей-пастухов в заложники, и генералу Головину приходилось платить выкуп и запрещать тушам контакты с мусульманскими соседями. Весной 1839 года среди лезгинских мятежников уличили четырнадцать знатных грузин. Четырех Головин приказал казнить[238].

Головин следил за соблюдением антиеврейских законов, запретив кутаисским евреям развозить товары: имеретинские феодалы якобы жаловались, что евреи доводят крестьян до нищеты. Только по отношению к хевсурам Головин проявил либерализм, отказавшись осудить их как язычников за то, что они в своих молельнях приносили в жертву быков, и объяснив, что достаточно крестить детей, чтобы считаться христианином.

10 апреля 1840 года вступили в силу реформы сенатора Гана, и Имеретия, Картли, Кахетия и Армения слились в одну провинцию под управлением закавказского главнокомандующего и его помощника, тбилисского военного губернатора; оба подчинялись Совету главнокомандующего, назначенному императором[239]. Этот Совет равнялся микрокосмическому центральному правительству. В Тбилиси назначили городского главу; ремесленники, купцы и помещики получили право выбирать шестерых членов городского совета. Создав Комитет для составления бюджетов и сбора податей, армия ленивых и коррумпированных бюрократов душила любую инициативу: сам Головин признался, что «жалобы жителей края обращаются на многочисленность чиновников и на крайнюю медленность в решении дел»[240].

Неадекватность Головина доказало гурийское восстание 1841 года. 22 мая крестьяне из Ланчхути изгнали сборщиков налогов, и два дня спустя вооруженные банды требовали, чтобы денежные налоги отменили полностью. Гурийские деревни патрулировали русские солдаты, но к августу вся Гурия, включая знать, старалась избавиться от русских военных. (Гурийские мятежники даже сожгли образцовую ферму, дом и библиотеку любимца гуриели Джеймса Марра.) После четырехчасовой битвы гурийцы оттеснили полковника Брусилова в цитадель Озургети. От аджарского оттоманского бея гурийцы получали амуницию, от британского консула в Трабзоне — моральную поддержку. Гурийцы сражались так успешно, что на время отрезали Кутаиси от моря. Только в сентябре русско-грузинским войскам удалось вторгнуться в Озургети и подавить восстание, убив шестьдесят крестьян и арестовав пятьдесят мятежников (которых год спустя амнистировали). Предполагаемого вождя восстания, Амбако Шаликашвили, сослали в Сибирь и всю Гурию объявили «военным округом», где обитатели, как казаки, будут служить пограничниками.

В октябре 1842 года Головин под предлогом болезни ушел в отставку; на его место вступил такой же посредственный, но более везучий генерал Нейдгардт. Перепись населения при вступлении Нейдгардта в должность указывала, что относительно мирные времена наконец принесли пользу Грузии: рождаемость вдвое превышала смертность, хотя эмигрантов было больше, чем иммигрантов. Но из болота невежественности и темноты страна поднималась медленно. Нейдгардт посылал в Петербург всего лишь пять студентов в год, чтобы учить восточные языки и потом служить у него в администрации. Приобретя Ахалцихе, грузинское правительство не сумело воскресить жизнь города, теперь отрезанного от анатолийской торговли. Колонисты доставляли Нейдгардту лишь хлопоты. Русских скопцов пришлось выдворить: душевно больных — в приют в Воронеж, вменяемых — в Сибирь. В 1843 году группа немецких колонистов была одержима чаянием Второго Пришествия: их старейшина, Барбара Шпон, собиралась повести их пешком в Иерусалим. Казаки Нейдгардта арестовали зачинщицу и разрешили только трем колонистам идти в Иерусалим[241]. (Год спустя павшие духом делегаты пришли обратно, и немцы-раскольники вернулись в лютеранскую церковь.)

Нейдгардт брал с народа все больше налогов, но в Тбилиси под его управлением расцветали только шорничество и кирпичные заводы. Землемеры уже демаркировали границу и измерили поместья, но к этим границам и поместьям дороги не строились: не было ни инженеров, ни денег. Хотя Сухум объявили открытым портом, на практике иностранные корабли туда не пускали, и торговля в Сухуме свелась на нет.