Гудериан

Единственное, что Гудериан был в состоянии сделать – это рекомендовать. Он лишился непосредственной власти, поскольку пост «начальника мобильных войск» упразднили в самом начале войны и представлять интересы танковых войск поручили командующему армией резерва, генерал-полковнику Эриху Фромму, человеку, не слишком расположенному к этим войскам. По мнению Гудериана, люди, на плечи которых возложили ответственность за танковые войска, «не всегда соответствовали важности задач, стоявших перед ними в современной войне». Тем не менее, если образованные немецкие военные специалисты не желали соглашаться с изменениями в военном искусстве, внесенными в него «маленькой войной» Гитлера в Польше, – а доказательствам в поддержку точки зрения Гудериана было несть числа, – то весь остальной недоверчивый и плохо информированный мир был еще менее склонен это сделать. Конечно, главные военные державы, в особенности соседи Германии, понимали, что первостепенную роль в разгроме Польши сыграли танки и авиация, но старались принизить их значение на основании неравенства сил сторон, выставляя Польшу беспомощной жертвой. Говорилось, что с Францией такие штучки не пройдут. Если бы Гитлер настоял на своем, то им бы не пришлось долго пребывать в сомнении, ибо Гитлер чувствовал себя на седьмом небе от своего успеха. Его самоуверенность раздулась до угрожающих размеров. Он видел действие своего нового оружия – это был вовсе не блеф. Не успели отгреметь последние залпы сражений в Польше и улечься пыль от гусениц танков, как фюрер 27 сентября отдал приказ готовиться к вторжению в Западную Европу, намерение, так встревожившее некоторых германских офицеров. Они отвергли его напрочь как сумасбродное, которое наверняка повлекло бы за собой начало Второй мировой войны, и реанимировали заговор с целью убить Гитлера. Среди диссидентов были Гаммерштейн, Бек и несколько гражданских лиц.

Гудериан не входил в число заговорщиков – он был последним, кому бы те могли сделать предложение присоединиться, – однако совсем не был удовлетворен тем, как шли дела в армии вообще, и в танковых войсках в частности. В октябре Гудериан обедал у фюрера после торжественной церемонии вручения Рыцарского креста, и ему показалось, что Гитлер уловил его настроение. Сидя по правую руку от фюрера, Гудериан с солдатской прямотой ответил на вопрос последнего, как он воспринял подписание с СССР пакта о ненападении. Гудериан сказал, что у него возникло ощущение безопасности, ведь пакт уменьшил вероятность войны на два фронта, которая погубила Германию в Первой мировой войне. В «Воспоминаниях солдата» он выразил удивление, что Гитлер посмотрел на него с изумлением и неудовольствием. Гудериан говорит, что только позднее до него дошло, как люто Гитлер ненавидит Советскую Россию. Впрочем, не исключено, что ответ Гудериана в действительности понравился фюреру, который пришел к убеждению, что большинство его генералов всем сердцем против войны, и, значит, против пакта. Наверное, фюрер даже обрадовался, что появился еще один человек в немногочисленном стане тех, кто признавал мудрость его дипломатии и не уклонялся от драки. Однако Гудериан, в отличие от столь многих его кол-лег-профессионалов, уверовал в непобедимую мощь Германии и в беседе, состоявшейся накануне следующего раунда битв, передал эту уверенность. Дело в том, что на 12 ноября было назначено начало наступления на Западном фронте, и генералы-диссиденты нажимали на Гальдера и Браухича, чтобы те заявили решительный протест против шага, казавшегося им фатальным.

5 ноября Браухич в докладе Гитлеру высказался против вторжения, точнее, за его отсрочку. Главным аргументом служили неблагоприятные погодные условия, с чем Гудериан, скорее всего, согласился бы, ведь раскисшие после долгих проливных дождей дороги остановили бы или, по меньшей мере, замедлили продвижение танков. Однако Браухич к тому же бросил тень сомнения на боевые качества немецкой пехоты, чем привел Гитлера в бешенство.