Читаем Гул проводов (СИ) полностью

Я вернулась в свою комнату и легла на кровать. Больше нет ощущения пустоты и чужого присутствия. Только обычная человеческая боль. Сейчас, в 14 часов 20 минут  я осознала, что он действительно ушел. Навсегда. И больше не вернется. Цепи разорваны. Я действительно свободна от него. Я не увижу его лицо в своём отражении. Я не услышу его голос, нашептывающий мне жуткие вещи. Я не увижу его тень, стоящую у изголовья моей кровати. И сны станут просто снами, и страх — просто страхом. Теперь он далеко, там, куда мне не пробраться при всём желании и ему не выбраться. Всё закончилось.

Всё закончилось. Я живая. Я чувствую дуновение ветра из приоткрытой форточки. Я вижу стекло, покрытое инеем. Я чувствую запах штукатурки и чипсов. Я живая. Я ЖИВАЯ!!!

Так почему у меня такое чувство, будто кто-то выдрал большой кусок моей плоти? Почему у меня такое чувство, будто я утратила какую-то важную часть меня? Почему?

Сердце вытащили, подожгли и вшили обратно. Вот так я себя чувствую. Я что-то потеряла. Что-то ускользает от меня. Чтобы воскреснуть, мне пришлось принести жертву. И не одну.

Освобождение не приносит радости. Раб тоскует по цепям. Преступник тоскует по тюрьме. Птица тоскует по клетке.

— Тебе повезло, ты можешь освободиться, — сказала Кларисса, — Мы не можем. Мы пропащие. При всем желании мы не вырвемся. Да даже если нас выпишут — что потом? Куда нам идти? Все мосты сожжены, нигде нам нет приюта. Мы принадлежим этому миру. Миру Иных.

— Сколько ты здесь?

— Полгода.

— Полтора месяца.

— Вот видишь? У тебя есть шанс вырваться. Когда ты к нам пришла, Клэр чуть не задохнулась от ауры смерти, окружающей тебя. Ночью, если приглядеться, можно увидеть тень, обнимающую тебя сзади. Даже я её увидела, хотя не проходила инициацию.

Я посмотрела на часы. 19:00. Я так долго пролежала в беспамятстве?

— А когда Блейн освободил тебя, эта аура и тень вместе с ней исчезли. Теперь ты живая.

— Поэтому мне так больно?

— Конечно, — передернула плечами Кларисса, — Мне Блейн сказал, что меня не спасти. Он это сказал каждой из нас, кроме Сары. У Сары несколько другая проблема… А ты можешь вырваться. У тебя еще все впереди. Ты даже не понимаешь, как тебе повезло.

— А что хорошего? Жалкие два месяца будут камнем висеть на мне всю жизнь. Я заклейменная.

— А ты бы предпочла, как Зои, метаться туда-сюда и в любой момент рисковать загреметь в Клетку из-за обострения? Или, как Клэр, жить от приступа до приступа?

— Я…

К нам ввалилась Жюли.

— Привет, мандючки драные, разговариваете? Я, пошли вы все в задницу бабуина, плохо себя чувствую, со вчерашнего дня температура.

— А че раньше молчала? — вспылила я, — Иди к медсестрам и попроси лекарство.

— И смотри не зарази нас, — добавила Кларисса, — Мне ангины хватило в прошлый раз. Неделю в инфекционном держали.

— Там настолько плохо? — сочувственно спросила я, когда Жюли удалилась к посту.

— Крыша протекает, сортир сто лет не мыли да и вообще один на все отделение. Каждый день таблетки, ингаляция, полоскание, прочие неприятные процедуры. И полная изоляция. В той палате, в которой лежала я, умер человек. Поэтому о сне я могла забыть.

— Ужас…

— Так что не вздумай простужаться.

Опасения Элис подтвердились, пациенты начали болеть. Саму Элис тоже утащили в инфекционку. Как и Жюли. Врачи постоянно давали нам лекарства, следили, чтобы мы ходили закутанные. Поток посетителей ограничили. Посетители приносили свитеры, шарфики и шерстяные носочки, которые быстренько все растаскивали и делили поровну. Так что и мои свитеры девчонки забрали себе, оставив мне самый неказистый. В больнице витал запах чеснока, все его жрали и ходили с ним, подвешенным в качестве медальона. Некоторые ходили в медицинских масках. Народу поубавилось. Как-то странно тихо стало в больнице.

Иногда я заглядывала в свою старую палату. Она пустовала, в ней было холодно, на кроватях не было ни белья, ни матрасов. Какая-то странная тоска охватывала меня.

Мне хотелось вырваться из удушающей атмосферы в сад, но гулять нам не разрешали. Даже на крыльце сидеть, как раньше, нельзя было. Впрочем, девочек это не останавливало, они всё время убегали в сад, пока никто не видел, и резвились, кидая друг в друга снежки, смешанные с грязью.

— Простудитесь ведь, — качала я головой, сидя на подоконнике.

— Да всё нормально, — кричала запыхавшаяся Зои, — Клэр прогонит болезнь.

— Не надо думать, будто я всемогущая, — проворчала Клэр, — Я ведь даже не Знающая.

— Верно, — ослепительно улыбнулась Зои, — Ты лучше.

— Лучше кого? — услышали мы голос Блейна. Он бежал к нам с перемотанным шарфом и в свитере с изображением кленового листа.

— Блейн! — мы чуть ли не на шею ему бросились. Ещё бы, ведь мы давно не виделись с ним. Он был очень занят, так как прогонял вместе с другими Знающими болезнь. Впрочем, не очень-то успешно.

Даже я выскочила из комнаты, плюхнувшись по щиколотки в снег. Эта ночь была удивительно ясна. На небе показались звёзды. Дыхание превращалось в пар. Нос и щеки заныли от холода. Зато воздух был свежим, холодным, носившим в себе ароматы ночи.

— Больше не приходит? — спросил Блейн меня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Генерал в своем лабиринте
Генерал в своем лабиринте

Симон Боливар. Освободитель, величайший из героев войны за независимость, человек-легенда. Властитель, добровольно отказавшийся от власти. Совсем недавно он командовал армиями и повелевал народами и вдруг – отставка… Последние месяцы жизни Боливара – период, о котором историкам почти ничего не известно.Однако под пером величайшего мастера магического реализма легенда превращается в истину, а истина – в миф.Факты – лишь обрамление для истинного сюжета книги.А вполне реальное «последнее путешествие» престарелого Боливара по реке становится странствием из мира живых в мир послесмертный, – странствием по дороге воспоминаний, где генералу предстоит в последний раз свести счеты со всеми, кого он любил или ненавидел в этой жизни…

Габриэль Гарсия Маркес

Проза / Магический реализм / Проза прочее
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, который безусловен в прозе Юрия Мамлеева; ее исход — таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия.В 1-й том Собрания сочинений вошли знаменитый роман «Шатуны», не менее знаменитый «Южинский цикл» и нашумевшие рассказы 60–70-х годов.

Юрий Витальевич Мамлеев

Магический реализм