Читаем Гул проводов (СИ) полностью

Стоп, что?! Я не хочу. Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ!!!

— Где мисс Алькона?

— В сортире. Я сейчас её позову.

К двери подошла Зои и постучалась.

— Эй, ты че там делаешь?

— Сру.

— Целый час?!

— Запоры.

Зои отошла.

— Ладно, давайте сюда таблетки, я передам их ей. Нифига себе, а че так много?! Антидепрессанты, антитревожные, антипсихотики… О, и антисептики.

— Не очень-то прилично рассматривать чужие лекарства, — послышался осуждающий голос Клариссы.

— Ой, да ладно, у нас коммуна друзей, — Зои снова подошла к двери, — Эй, новенькая, от нас ничего не скроешь! А ну открывай.

— Нет.

Зои всё равно открыла дверь, потому что если изловчиться, её можно открыть снаружи. Вошла в ванную и обомлела.

— Это что такое?! — заорала она не своим голосом.

— Кровь.

— Ты хочешь умереть?!

— Нет.

— А зачем тогда порезалась?!

— Просто так.

Зои вздохнула и взяла тряпку, валяющуюся в углу.

— Может, я уберу?

— Сама справлюсь.

Зои принялась убираться. От припадочной и перепуганной Буревестник не осталось и следа. Теперь это просто Зои, чересчур энергичная, но теперь ужасно уставшая девочка. Её рыжие локоны свалялись и безжизненно повисли. Я пожала плечами и вышла.

— Тебе придется признать это. Сандра, ты сволочь.

Я в удивлении смотрю на психиатра. Она смотрит на меня поверх новеньких очков в роговой оправе.

— Не смотри на меня так, Сандра. Ты отталкивала человека, который тебя любит. А когда он умер, чувство вины заставило тебя слететь с катушек.

— Когда он умер, я ничего не чувствовала.

— У тебя по-прежнему галлюцинации?

— Нет.

— Как это? — она приподняла брови, — За несколько дней всё прекратилось? Так не бывает.

— А у меня бывает.

— Тогда что ты теперь чувствуешь?

— Боль. Горечь. Я хочу умереть. Я хочу рыдать на его могиле. Я хочу резать всех вокруг. Я хочу резать себя.

— Это хороший знак. Ты на пути к восстановлению. Знаешь, какая наивысшая точка боли?

— Равнодушие.

— Верно. Тебе настолько было больно, что ты ничего не чувствовала. Самоубийцы перед смертью похожи на роботов — ни эмоций, ни слез, ни злости. Только тупое остервенение. Или вообще ничего.

— Тот мальчик с деперсонализацией… Когда он рассказывал о смерти подруги, он это делал таким будничным тоном, будто пересказывал сюжет фильма.

— Вот именно. Когда ты только сюда попала, ты рассказывала о Марке точно таким же тоном. Твои глаза ничего не выражали, только скуку. А сейчас я в них вижу боль.

— Может, мне не стоило…?

— Это привело бы к ещё более плачевным последствиям. Деперсонализация, дереализация, кататония. Я очень много таких случаев видела. В конце концов пациент либо кончал жизнь самоубийством, либо становился овощем.

— Мне какая разница? Лучше так.

— Поверь, в жизни овоща нет ничего хорошего. Ты выздоровеешь. Ты сможешь выкарабкаться, поверь.

Я пожала плечами. Не стала ей говорить, что выздоравливать я не горю желанием, потому что видела воодушевление в её глазах. Ей нравится быть феей-целительницей? Что ж, не буду мешать, итак уже слишком много сердец разбила.

— Ты бы хотела встречать Новый год или Рождество здесь?

Зои кашлянула в кулак, закутавшись ещё больше в одеяло. Она была вся красная и горячая, но говорила, что холодно. Тоже самое чувствовала и Кларисса. Да и у меня что-то горло болело. Но мы все храбро держались, наслушавшись рассказов Клариссы об ужасах инфекционного отделения. За окном был ветер вперемешку с мокрым снегом. И даже в такую погоду кто-то гулял в саду. Я рассеянно смотрела на старое дерево, раскинувшее свои ветви, и на его толстые корни. В его дупле вполне мог поместиться человек. Оттуда пара глаз на меня смотрела так пристально. Я вздрогнула и отвернулась.

— Я хочу взять бензопилу и всех перерезать на канун Рождества, — хмуро сказала я.

— Ха-ха-ха-ха!!! — нервно рассмеялась Зои, — Да ты жжешь!

Девочки смеялись, и с каждым их «ха-ха» мне становилось грустнее и грустнее.

Тем временем болезнь расползалась. Вскоре вся больница ходила с соплями. Ну, почти. То тут, то там слышался кашель, звук ингалятора, сморкание. Мы ходили в нескольких слоях одежды и были похожи на пингвинчиков. Мы лишились Клариссы и Сары. Клариссу санитары чуть ли не волокли по коридору больницы, а так отчаянно вырывалась, кусалась, пиналась и орала дурным голосом. Сара была спокойна, как дзен-буддист, она гордо восседала на инвалидной коляске, пока её катили санитары.

По ночам девочки окуривали кабинет и там пахло пряностями и какими-то незнакомыми мне травами, но этот аромат исчезал с рассветом — бледным, светло-малиновым, лениво пробирающимся сквозь белые шторы и окна, покрытые инеем и слоем грязи. Круглые сутки нас сопровождал траурный вой ветра в трубах и поступь эпидемии, всегда нежданной и неуместной. А ночью мороз трещал в саду, порошил землю снегом, сковывал лужи льдом. Иногда можно было услышать, как мошкара жужжала и билась в истерике о стекло, но какого хрена она тут забыла поздней осенью?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Генерал в своем лабиринте
Генерал в своем лабиринте

Симон Боливар. Освободитель, величайший из героев войны за независимость, человек-легенда. Властитель, добровольно отказавшийся от власти. Совсем недавно он командовал армиями и повелевал народами и вдруг – отставка… Последние месяцы жизни Боливара – период, о котором историкам почти ничего не известно.Однако под пером величайшего мастера магического реализма легенда превращается в истину, а истина – в миф.Факты – лишь обрамление для истинного сюжета книги.А вполне реальное «последнее путешествие» престарелого Боливара по реке становится странствием из мира живых в мир послесмертный, – странствием по дороге воспоминаний, где генералу предстоит в последний раз свести счеты со всеми, кого он любил или ненавидел в этой жизни…

Габриэль Гарсия Маркес

Проза / Магический реализм / Проза прочее
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, который безусловен в прозе Юрия Мамлеева; ее исход — таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия.В 1-й том Собрания сочинений вошли знаменитый роман «Шатуны», не менее знаменитый «Южинский цикл» и нашумевшие рассказы 60–70-х годов.

Юрий Витальевич Мамлеев

Магический реализм